Потом, когда подрос и стал воспитанником школы-интерната и ПТУ, к этим понятиям прибавились коллективизм, понимание чужой беды, стремление сделать жизнь лучше не только для себя одного. И служба в армии закалила характер: за два года понял, что такое приказ, что значит беречь мир и покой других.
В свои двадцать с небольшим Фёдор Куськин успел не только «хлебнуть солдатских щей», но и побывать на Урале, в Челябинске, поработать там на знаменитом тракторном заводе, а позже в составе Всесоюзного комсомольского отряда строить олимпийскую Москву. И в Тирасполе на хлопчатобумажном комбинате начинал трудиться в числе первых. Росла страна, и он вместе с ней.
Нет, не случайно, когда в Советской Молдавии, в которой народ раньше был един, за услышанным непривычным словом «национализм» стали замечаться начальные его проявления, он не мог оставаться равнодушным. Забастовка на заводе имени Кирова, общегородской митинг, вызванный тогда дискриминационными законами о статусе государственного языка в Молдавии, подвели его к осознанию того, что нельзя бездействовать, нужно бороться и побеждать. В один из августовских дней 1989 года он пришел в Дом Советов Тирасполя, в ОСТК, и попросил, чтобы его взяли в свою команду.
– Вдвойне обрадовался, когда увидел там Валентина Лесниченко, – вспоминает Федор. – Он на ХБК работал корреспондентом многотиражной газеты. Бывал у нас в цехе и со мной беседовал. Его многие знали, он был парнем с авторитетом. И тут этой же работой занимался: писал статьи и выпускал газету «Бастующий Тирасполь». Тогда впервые познакомился с Борисом Михайловичем Штефаном, Григорием Семеновичем Брязу, Анной Захаровной Волковой, Дмитрием Федосеевичем Кондратовичем, Василием Ивановичем Дорошем, Анной Николаевной Гайдаржи… Они, не только по моему мнению, были здесь заметными людьми, главными. Штаб ОСТК бурлил, сюда приходили все новые и новые люди, они взволнованно разговаривали, постоянно звонил телефон… Велась подготовка к проведению намеченного на площади Конституции (теперь имени Суворова) митинга. Валентин Лесниченко тогда и предложил мне стать распространителем «Бастующего Тирасполя». Как сейчас помню его слова: «Это очень важно, понимаешь, людям надо знать правду. Ты ее должен донести. Но не только сунув газету в руки… Побудь с нами, послушай, о чем говорим, многое станет ясно. Никто за эту работу тебе денег не даст, может случиться так, что и неприятности будут…».
Сначала звал людей на митинг, пожалуй, на всех заводах побывал и на улицах многих тоже. Одновременно собирал подписи протеста против засилья румынского языка. Позже с товарищами из ОСТК газету вывозил не только в наши села, а и в Гагаузию, на Украину. Хотели, чтобы и соседи о нашей беде узнали. И они нас поддерживали. Газету вырывали из рук. В Кишиневе русскоязычное население принимало с благодарностью и со слезами (в прямом смысле этого слова). Они молились на нас, просили держаться и не сдаваться. А когда в Тирасполе состоялся митинг, на котором присутствующих было около семидесяти тысяч (по крайней мере, так Москва передала), и я видел и слышал приехавшего из Кишинева Мирчу Снегура, пытавшегося убедить народ в том, что он не прав и за свою такую демократию пострадает, я до конца убедился: национализма не допустим.
Работа ОСТК с каждым днем, с каждым проведенным политическим мероприятием приобретала силу, росли его лидеры и активисты. Федору Куськину доверяли многие другие ответственные задания. Он принимает участие в предотвращении проведения народнофронтовцами Молдовы в Бендерах «Великого национального собрания». Водрузив над сельсоветом Варницы румынский флаг и посадив в автобусы воинствующе настроенных людей, руководство НФМ двигало силы в сторону города. Кровопролитие сторон казалось неизбежным. Оно бы и было, если бы не отряд ОСТК, вовремя прибывший из Тирасполя. Взявшись за руки, люди живой стеной преградили путь националистам. Вытеснив их к мосту через Днестр (понятно, что не одним только словом), ОСТКовцы направились к центральной площади города. «Слезы накатывали на глаза, – вспоминает Куськин. – Люди выскакивали навстречу, обнимали, бросали к ногам цветы. Да, мы выглядели как победители, и это вселяло силы. Первая попытка народнофронтовцев навести в Бендерах конституционный порядок сорвалась. И тогда никто из нас не думал, что спустя три года, летом 92-го, молдовские агрессоры еще раз посягнут на нашу независимость, и начнется война».
Медаль «Защитнику Приднестровья». Пусть говорят, что орден – награда более значимая, но для Федора Куськина она особая, дорогая. «Вы все спрашиваете, что мне больше запомнилось в боевых действиях в Бендерах? Трудно ответить. Это был настоящий ужас, кошмар, даже не верится порой, что такое могло быть в нашей цивилизации. Геройских поступков не совершал, на амбразуру не бросался, так что чего-то особенного о себе сказать не могу. Но многие дни войны, ее эпизоды, фрагменты помню. Разве можно забыть такое?! Недавно прочитал в какой-то кишиневской газете статью одного политолога о событиях 92-го и возмутился до предела: так исказить факты, назвать войну мягко конфликтом, начало которому, оказывается, положили мы, приднестровцы. Пишет о каком-то недоразумении, произошедшем с молдовскими полицейскими, оттуда будто все и началось. Бред какой-то. Ни слова о колоннах техники и волонтерах, двигавшихся на город со стороны Кишинева и Каушан. Я тогда работал звукорежиссером на радио. Его начинал создавать по решению ОСТК Александр Радченко. Понятно, специалистов толковых не было, а если и брать надо было в редакцию кого-то, то, конечно же, из числа проверенных. Я был «свой». Так стал звукорежиссером. Многому учил бывший редактор городского радио Иван Кильчик, да и сам старался. С Александром Григорьевичем не один репортаж подготовили с передовой. Он разговаривал с гвардейцами и казаками, а я с магнитофоном «Электроника» был. Потом в студии, а она сначала располагалась в Доме Советов, перематывали кассеты, монтировали пленку… Первый раз с заданием в Бендеры попал на третий день войны. На город было страшно смотреть: тут и там лежали убитые. Даже по-человечески похоронить людей не давали. Закрепившиеся в домах снайперы контролировали каждый наш шаг. Но вот помню, как на одной из улиц к погибшим прорвался трактор. Под прикрытием своих смельчак убирал трупы и отвозил их в безопасное место. А там уже были родители, жены, невесты… Не передать словами их горе. Ближе к зданию горисполкома было много раненых. Им тут же оказывали помощь. Вечно целовать надо бы женщин, которые, бросив дом, пришли тогда на площадь. Какое большое сердце надо было иметь им, чтобы под пулями в слезах перевязывать раненых. И они, многие и не врачи, и не медсестры, это делали. Просто смотреть на это было невозможно. Хотелось хоть чем-то, но помочь: поднять с земли раненого и положить его на носилки, или взять под руки и оттащить в сторону… Стоны окровавленных ребят не забыть, даже если бы и захотел. Болью отдавались они в сердце, а оно ведь не нейлоновое. Пока Радченко брал интервью у гвардейцев, я подключился к санитарам. Вместе с женщиной, ставшей мне напарницей и не имеющей ранее, как и я, никакого отношения к медицине, ранения и степень их сложности определяли по внешнему виду, по поведению несчастных. Одного истекающего кровью казака, живот которого туго перевязали моей рубахой, мы позже взяли в свой редакционный «уазик» и повезли в Тирасполь. У моста подобрали еще одного тяжелораненого, он подорвался на мине. И о них утром следующего дня в своем репортаже из непокоренных Бендер передавало Радио ПМР.
Рассказывать республике о ее защитниках, беря у них интервью не «через форточку», а непосредственно с места события, будь то уличный бой или лазарет, стало его работой. Но оставались и другие дела, общественные, выполнять которые нужно было также добросовестно, с должной ответственностью. ОСТК знал, что Куськин не подведет, потому и давали такие поручения, с которыми мог справиться настоящий патриот. «Человек, проверенный во всех вариантах», как когда-то кто-то в шутку сказал о нем, вел регистрацию добровольцев, прибывающих к нам на подмогу, участвовал, и не на последних ролях, с женским забасткомом в пикетировании 14-й армии, воинской части в Бендерах, что рядом с автостанцией, и саперного батальона в Парканах… Сразу после войны его делегировали в Москву, где в составе комиссии от общественной партии «Трудовая Россия» он активно занимался сбором медикаментов и денежных средств в помощь республике. Это была его вторая поездка в Белокаменную (в первый раз он был там, когда работал на строительстве олимпийских объектов). В третий раз Москву увидел заново два года назад – поехал туда подзаработать. Но дважды срывался с места: сначала оставил работу и полетел в Тирасполь на выборы в Верховный Совет, потом, когда голосовал за будущего Президента Вадима Красносельского. «Кому-то, – говорит Анна Гайдаржи, давний товарищ Куськина по работе в ОСТК, – может показаться этот поступок несерьезным, неоправданным, мол, один голос ничего не решает, а вот Федор другого мнения: без него никак нельзя, за ПМР и он в ответе. А деньги на самолет, которые, конечно, у него совсем не лишние, по сравнению с грядущими переменами в республике в счет не брались. Такой он человек, наш Федя».
…Люди, как птицы, подумал я, глядя на стаю голубей, выпущенных ввысь кем-то из колонны праздничной демонстрации в честь Дня Победы. Голуби парили над площадью, и все любовались ими. Наблюдал за ними и Куськин, весь при параде, в приподнятом настроении. «Люблю, знаешь, голубей с детства, – пооткровенничал Федор. – Это «николаевские бабочки». Видишь, как они парят в одной точке. Смотришь на них и почему-то думаешь о мире. Не я придумал: с ними все красивое связано, и наша жизнь». И с такими, как ты, и теми, у кого в душе все время непокой, такую параллель провел я.
Александр ДОБРОВ.
