Перебравшись в глухие леса, он отнюдь не считал себя несчастным.
Кэндзабуро Оэ, «Лесной отшельник ядерного века».
На мысочке, вдающемся в Кучурганский лиман, и дальше вдоль берега и вглубь материка тянется дачный кооператив «Энергетик». Рядом с ним «Мирный» и ещё Бог весть сколько кооперативов. Над всем, словно Фудзи на картинах Кацусика Хокусая, доминирует величественный силуэт ГРЭС.
Монотонно гудят, шаманят ЛЭП. В пейзаж активно вторгаются бетонные опоры и высоковольтные провода. Но почему-то типично урбанистической картинки не получается. Получается пейзаж: с лиманом, зарослями камышей, дикими утками, рыбаками и, конечно, дачами. Есть дачи фундаментальные, двухэтажные, из кирпича, с положенными шестью сотками (при необходимости можно ещё землицы взять – пустующих участков хватает). А есть домики прямо на воде, на сваях, как в «Зверобое» Фенимора Купера. С помидорами не развернешься. Зато рыбалка! Отдираем с помощью гвоздодера пару половых досок и, не вставая с дивана, тягаем тараньку. А ещё пирс, лодки, вода… На воду можно смотреть бесконечно. Хотя, наверное, если уж смотреть, то лучше на поплавок.
И вот в этом своеобычном измерении, возникшем на перекрестке урбанистики и девственной, взятой за основу тишины, как поет Елена Ваенга, живут столь же необычные люди. В городе – приветливые, трудолюбивые днестровчане, а на дачах… правильно, дачники.
Дачники, как принято считать, на даче не живут, а отдыхают. Этим они, собственно, и отличаются от сельских жителей. За «праздность» последние недолюбливают первых. «Городские», мол, что с них взять…
Так-то оно так. По части урожаев дачные наделы сильно уступают. Но что если цель не «выполнить и перевыполнить», а стать ближе к природе, наконец-то научиться её понимать: слушать перестук дождя, смотреть на небо и видеть звезды, частые, яркие, а не близорукие, редкие, как в городе, где повсюду горят фонари. (Вот ведь, подумают городские власти, темные улицы им не нравятся, фонари повсюду горят – тоже плохо, звезд не видно. Людям не угодишь!)
Для этого-то и нужна дача, по крайней мере – на первых порах. В противном случае – дешевле купить помидоры на базаре.
С председателем кооператива «Мирный» Мариной Гайдаржи мы идем по Цветочной улице, поворачиваем на Сиреневую, невзначай оказываемся на Абрикосовой, Виноградной… А там и Солнечная не за горами.
Или нет, не так. С редакционным водителем мы некоторое время в шекспировском духе колеблемся: ехать или не ехать. День февральский, туманный, сырой. Снег тает, превращаясь в белую, скользкую глазурь. Ехать в такую погоду из Тирасполя в Днестровск на дачи – сомнительное предприятие. Эх, была не была! «До марта лучше не будет!» – уверяет Сергей. Да и март у нас не подарок, как героиня Лии Ахеджаковой из «Служебного романа». А в апреле и подавно, не ровен час – заморозки, снегопад. Короче, либо сейчас, в феврале, либо уже в августе, когда летние дожди схлынут и наступит относительное затишье.
Или нет, не так. Едем мы как-то с коллегами-фотографами из Днестровска в сторону Первомайска и обращаем внимание на многочисленные дачи, рассыпанные по склону, что твои шампиньоны после дождя. Бывалый турист Алексей Юрковский замечает: «И ведь какие добротные, а большинство – пустует. Не ездят люди. Далеко. Я на одной такой даче полгода жил, с весны до холодов». И далее следует Лешин рассказ о том, как он жил эти полгода, как бабушка с соседней улицы поила его парным козьим молоком из глиняной кружки, как он удил в лимане окуньков, угощал бабушку, как подружился с 135-летним казаком Искрой, как где-то через два месяца начал понимать язык ежиков, впрочем, это уже совсем другая история. Лешина.
А можно было начать рассказ о днестровско-первомайских дачах, вспомнив, как в детстве мы с папой ездили на дачу к дяде Юре. Ночевали в неотапливаемом помещении – дача только строилась (должно быть, то были 80-е). Стояли осенние заморозки. Меня, как колбасу в сэндвиче, положили на толстое ватное одеяло и укрыли таким же. В просвет между потолочными балками светили звезды.
Итак, пройдя тропинками воспоминаний, всеми этими Вишнево-Тенистыми, мы оказались на улице, где, по словам сталкера Марины, жили-были дед да баба… Георгий Николаевич и Валентина Андреевна Пузыревы живут на даче уже тридцать лет. Сами из Днестровска. И квартира есть со всеми удобствами. Втянулись. Дед Жора сетует: стар стал, ноги не держат, а был о-го-го! «Ещё осенью на велосипеде ездил, а сейчас – нет, не могу. Лед!». Оно и правда, на улице скользко. Интересуюсь: сколько ж вам лет, дед Жора? 70? Нет, улыбается, больше. 75? Больше! 80? Почти! 82. Здоровье, что и говорить, не то. «Больше двух ведер воды за раз поднять не могу».
Баба Валя говорит, что тоже не та. Раньше у них с дедом четыре огорода было. Ещё раньше работала в Кишиневском электроремонтном цехе. А теперь только три огорода. Собак приблудных держали раньше семь, да одна убежала. Теперь всего шесть. И две кошки. Ах да, и соседских собак тоже две, так, подкармливают, когда хозяева из-за погоды долго не приезжают.
Дворняги Муха, Каштанка, Цимес, Прохвост (ласково: Хвостик), Шпицберген (сокращенно: Шпиц) и Апельсин (ласково: Апик) не даром едят свой хлеб. С нашим появлением у них появляется возможность продемонстрировать вокальное мастерство. Ни дать ни взять шоу «Голос»: голос, я сказала. Хороший Цимес, хороший…
Любопытствую: как коротают мудрые люди время зимой? Отвечают: вестимо! Лапти, конечно, не плетем. Но и без того дел хватает. Слава Богу! Там подлатай, тут почини, здесь свари, а между прочим, не ровен час, и дети-внуки-правнуки нагрянут, вот как мы сегодня, без предупреждения…
Намек понял. Прощаемся, желаем всего, желаем крепкого, и чтоб без фанатизма, ну, пусть не три огорода, а два, или один… дай Бог, на жизнь хватит.
Спускаемся с пригорка к лиману. А под ногами весело журчит талая водица, на удивление чистая, хоть пей её. А нельзя пить – козленочком станешь или козочкой… Вот та бабушка, которая фотографа Алексея Юрковского молоком угощала, очень она мне подозрительна. Может, это у неё вовсе и не козы, а горожане заколдованные, испившие ключевой, артезианской то бишь вкусившие свободы и навсегда забывшие дорогу в город. Мистические места! Надо быть настороже… (Дальше неразборчивые записи.)
День пятый. «В поисках «свободы» ты скитался по городам, провинциальным и столичным. Ну и что? Нашел ты её? Я ведь тоже ищу «свободу», хотя и не путешествую, а живу на одном месте» (Кэндзабуро Оэ).
…День туманный. Но вот из-за непроницаемой завесы проступил силуэт ГРЭС. Сырую взвесь прорезал золотой луч. Он упал на куст с неизвестными мне плодами у одного из домиков. Позолотил ручку входной двери. А мне вдруг мучительно захотелось на золотой песок, на морской берег, и чтоб лето… Фиников захотелось, бананов… И откуда, скажите, у нас это вечное недовольство тем пространственно-временным континуумом, в котором живем? «Вибачте, хлопці, бананів немає». А вот финики, молдавские, есть. Это тот самый куст. Называется «Зизифус». И я охотно его объедаю, потом угощаюсь прихваченной морозцем калиной, потом открываю для себя, насколько вкусен чужой, не снятый по осени виноград, отдавая заметное предпочтение мускатным, женским сортам (Лидии и Изабелле).
Марина оправдывается: «Это ещё что! Вот летом у нас красота…». И снова компас (комплекс?) показывает лето. И тогда я пускаю в ход всё свое обаяние, убеждая Марину, что и осенью, и зимой природа очень красивая, и даже голые ветки… Надо только уметь подметить. Чешский фотохудожник Йозеф Судек умел. Сравните, например, пластику голых ветвей груши, струящихся вверх, и веерообразных, растопыренных абрикосовых. А фактура коры: орех, вишня, яблоня… Летом ажурные тени скрывают эту красоту. Надо ценить то, что есть. Тогда и летом не станешь причитать: любил бы, дескать, «Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи». Не надо искать отговорок, чтобы быть счастливым. Хочешь – будь!
И, словно зеркально отразив светлые мои мысли (золотая голова!), день становится совершенно ясным. «Отсюда и моя улыбка – тихая, ясная, отнюдь не вымученная» (Кэндзабуро Оэ). Солнце припекает. Я развязываю шарф и расстегиваю пальто. А вот и лиман, вдруг распахнувшийся в пространство, как море. Над ним всё ещё клубится дымка, и берегов почти не видно. Только пирс, как мыс Доброй Надежды, крайняя земля… На море я не был лет десять, и вот, пожалуйста! Узнаю, что летом вполне можно приехать всей семьей, снять домик, культурно отдохнуть. И никаких тебе границ. «Хоть всё лето живите», – говорит Марина.
«Морской» эффект закрепляется дачным домиком с «шубой» из ракушек, причем встречаются как лиманские, так и морские, аутентичные. Неужели я и в самом деле в Затоке или на Каролино-Бугазе? А может, это вовсе и не днестровские дачи…
На этом чудеса не заканчиваются. На сей раз меня перебрасывает из реального пространства в вымышленное. На веранде стоит каменная скульптура в человеческий рост и даже выше – Илья Муромец. Из-под руки, жмурясь на солнце, богатырь смотрит вдаль (может, высматривает браконьеров на лимане?). Говорят, изначально скульптур было три, как на знаменитой картине. На закате советской эпохи их планировали где-то поставить. Не успели. Пришлось пристраивать в хорошие руки. Так богатыри разошлись по миру, как стулья тещи Ипполита Матвеевича. Илья достался отставнику, преподавателю начальной военной подготовки, владельцу упомянутой дачи. Судьба остальных в Книге судеб не прослеживается.
Отправляемся в соседний кооператив под названием «Энергетик». И вовсе не для того, чтобы найти пропавших Добрыню с Алешей, а одного только Андрея Эдуардовича Губу, знатного дачника и рыбака. Всего 8 лет назад Андрей жил в Тирасполе и работал сварщиком. Но постепенно дача и квартира поменялись местами. Жить стал Андрей на даче, а на квартиру смотреть, как на экзотику, вдобавок не слишком оправданную: что там делать?
К Андрею мы тоже нагрянули без предупреждения. Они с другом как раз выгружали улов: дивных окуньков, коих набралась целая пластмассовая ванна. Рыбаки, как все настоящие рыбаки, оказались на редкость спокойными, степенными. Разговорить их оказалось делом не из легких. Но зато, когда разговорили… Тут тебе и рыбацкие истории, и душа нараспашку, под стать «вот такой щуке». Ей-Богу! Вот прямо вчера из-подо льда достали, два метра без хвостового плавника…
Ну ладно, ладно. Зато про душу я всю правду сказал. Андрей позвал нас на второй этаж своей «Villa de Pesca» (в переводе с испанского – рыбацкая вилла), а там… Господи, а там… Диванчик, кресло, круглый столик в духе короля Артура… И вид на лиман, панорама, батюшки… И отчеканенная в серебряной дымке ГРЭС, и солнце, и столик. Про столик я уже, кажется, упоминал. Он меня особо заинтересовал на предмет фотографических натюрмортов: идеальное место и освещение что надо. Я сразу представил себе «Живой (летящий) натюрморт» Сальвадора Дали. Воздух. Невесомость…
Последнего (пардон, крайнего) дачного отшельника электронного века, которого нам с Мариной надлежало посетить, звали Николай. Дед Коля, и правда, жил на самом краю кооператива, на холме, как бы максимально уйдя в затвор. «Вообще-то он не слишком словоохотлив и недолюбливает журналистов», – предупредила Марина. Но я настоял. Профессиональное.
И вот, стоим мы, значит, на пороге. Собаки заливаются. Калитка со скрипом отворяется, и появляется… появляюсь я, только лет на двадцать старше и без бороды. Я будущий извинился перед Мариной и собой-настоящим, объяснил, что не могу им, к сожалению, уделить много времени, так как жду жену. И в этот самый момент увидел её. «Она с двумя девочками вышла из автобуса, курсировавшего между провинциальным городком и нашим селением, и под взглядами высыпавших из домов жителей, мгновенно узнавших о её приезде и сгоравших от любопытства, спокойно, с таким видом, будто это само собой разумеется, направилась по тропинке вверх по склону…» (Кэндзабуро Оэ).
Николай Фэч.
Фото автора.