В госуниверситете состоялась научно‑практическая конференция, приуроченная к 100-летию со дня рождения Александра Солженицына.
Мероприятие прошло в центре «Русский мир» и было организовано кафедрой русской и зарубежной литературы филологического факультета ПГУ. Конференция получила название «Творчество А.И. Солженицына как феномен русской и мировой литературы», и слово «феномен» в нем далеко не случайно. Фамилия «Солженицын» – пожалуй, единственная, которая может вызывать как восторженные отклики, так и крайне нелицеприятные. Великим патриотом или великим предателем был Александр Исаевич, гадают и по сей день. Несомненно, каждый остается при своем мнении, потому я не стану в этой статье разводить споры, а лишь расскажу о тезисах докладов выступавших.
Профессор и заведующий кафедрой Сергей Заяц рассказал о свободе как нравственной категории творчества Солженицына. Парадоксально, но писатель был свободен, когда находился в заключении, в лагере. Почему так? Только там он мог поступать согласно совести. Грубо говоря, «жить не по лжи» он научился именно в неволе, среди таких же осужденных по злосчастной статье 58-10. В связи с этим мне вспомнился отрывок из «Архипелага ГУЛАГ»: «Я метал подчиненным бесспорные приказы, убежденный, что лучше тех приказов и быть не может. Сидя, я выслушивал их, стоящих по «смирно». Обрывал, указывал. Отцов и дедов называл на «ты» (они меня на «вы», конечно)». Мало кто знает, как сложилась бы судьба капитана Советской Армии Солженицына, не прочитай его письма с критикой сталинского строя цензура.
Солженицын честно говорит: лагерь его в какой-то мере перевоспитал, вернул к корням (вспомним, что в школе Солженицын носил крестик, за что его нещадно гнобили). Это упомянул в своем докладе Николай Дымченко, доцент и завкафедрой общегуманитарных дисциплин ТМУ. По его мнению, Александр Исаевич не был диссидентом в том смысле, в котором мы привыкли использовать это слово, хоть на Западе его и относили к этой категории. После выдвижения Солженицына на Нобелевскую премию советские власти не раз предлагали ему покинуть страну, однако он отказывался. Только в 1974 году, после скандала с «Архипелагом ГУЛАГ», Солженицына лишили советского гражданства и выслали в ФРГ. Кстати, по приезде Солженицына обратно в Россию отношения с властью у него снова не заладились. Ельцина и Горбачева он оценил как безответственных политиков, а вот Путина котировал достаточно высоко и в начале нового века заявлял, что он выведет страну из трясины.
Еще при жизни в СССР, в течение недолгого «романа» Солженицына и советской литературы, он шел на определенные уступки системе. Людмила Кабанюк, представитель ассоциации «Педагогические инновации», напомнила, что действие рассказа «Матренин двор» изначально велось в 1956 году, и по цензурным соображениям было перенесено в 1953-й (из хрущевского периода – в сталинский, который «можно» было критиковать). Еще более фарсово выглядела реакция литературных кругов на публикации экс-лагерника. Преподаватель кафедры Алла Винницкая рассказала о судьбе рассказа «Один день Ивана Денисовича». В 1962 году, немалыми стараниями Твардовского и благосклонностью Хрущева (который видел в произведении критику Сталина), рассказ был опубликован в журнале «Новый мир». Солженицын мгновенно стал известен на весь мир и уже через месяц был принят в ряды Союза писателей СССР. Но литераторы и критики того времени попросту боялись писать рецензии на «Ивана Денисовича»! Как тут отреагируешь: критиковать ли автора или наоборот хвалить (а хорошо ли хвалить того, кто критикует строй и лагерную систему?..).
Одним из первых авторов рецензии на рассказ Солженицына стал кишиневец Ион Друцэ. Он сам находился в Москве, как бы во внутренней ссылке (в 1968 году под давлением молдавского ЦК КП ему пришлось покинуть Кишинев).
Преподаватели Ирина Бавенкова и Галина Николаева провели заочную полемику по «Крохоткам» автора. Если первый докладчик рассматривала цикл Солженицына как «стихотворения в прозе» и сравнивала их с опытами Ивана Тургенева, то второй докладчик говорила о «Крохотках» в плане тематики и отнесла их к миниатюрам. Интересно, что Твардовский первоначально этот цикл не оценил. Но их звучание поистине воодушевляет: «Пусть это только крохотный садик, сжатый звериными клетками пятиэтажных домов. Я перестаю слышать стрельбу мотоциклов, завывание радиол, бубны громкоговорителей. Пока можно ещё дышать после дождя под яблоней – можно ещё и пожить!».
А Надежда Милентий, сотрудник кафедры русской и зарубежной литературы, провела сопоставление «Одного дня Ивана Денисовича» с другим хрестоматийным произведением о несвободе – романом-антиутопией Джорджа Оруэлла «1984». «Это было буквально как взрыв бомбы. Громадный тираж «Нового мира» разошёлся в один день. Люди осаждали киоски «Союзпечати», – вспоминала в интервью вдова писателя Солженицына. Роман Оруэлла во многом воспринимали как карикатуру на коммунистический мир – неудивительно, что в СССР он был запрещен до 1988 года (то же случилось и с наследием Солженицына после «опалы»). Кстати, знаменитая формула «дважды два равняется пяти» Оруэллу была навеяна не менее знаменитым лозунгом советских времен «пятилетку в четыре года».
Конференция прошла в продуктивном ключе – и перипетии солженицынского мира ее участники обсуждали еще долго. Там и «В круге первом», и «Раковый корпус» (эту повесть в Советском Союзе предлагали официально напечатать в обмен на отказ от публикации «Архипелага ГУЛАГ» за границей, но Александр Исаевич стоял на своем), и монументальное «Красное колесо» (философский труд-переосмысление революции, которая проехалась по стране символическим колесом). Как отмечают приднестровские литературоведы из ПГУ им. Т.Г. Шевченко, творчество Солженицына – непаханое поле для исследователей! Главное в анализе творчества этого писателя – относиться к его идеям с расстановкой, с чувством меры, не впадать в экстаз как гневных хулителей, так и восхищенных почитателей. Быть где-то «не по лжи», посередине.
Никита МИЛОСЛАВСКИЙ.
Фото: www.spsu.ru