«Ого! – скажете вы. – Лето в Турции – это не каждому по карману. Или же автор в Турции… работал? Но кем? Дедом Морозом? Неужели в Турции Новый год празднуют летом?». И пока ребятишки вокруг рассказчика теряются в догадках, я ещё немного выжду время, разомну папироску, заварю чайку и поведу сказ: «Не лепо ли не бяшет, братие, начяти старыми словесы…». И т.д.
Ладно-ладно, как минимум половину интриги можно сразу отсечь: не одно лето и не одну зиму я провел в трудах праведных за границей. И вовсе не в Турции, а на Севере, на о. Шпицбергене в Норвегии, где работал мастером по наладке газового оборудования. Скопил кое-какое состояньице и, будучи холостяком, решил – побалую себя, махну летом в Турцию. Была не была.
В родной Тирасполь вернулся аж в сентябре, что по турецким меркам – лето, да и у нас вплоть до октября – «бабье». А вот на Шпицбергене в сентябре уже лютая зима. Когда выдыхаешь пар, он сразу кристаллизуется и оседает маленькими сугробиками. Истории про Шпицберген, а теперь и про турецкий Белек, я на бис рассказываю университетским друзьям, когда мы собираемся у меня. После «возвращения блудного попугая» происходит это довольно часто. Друзья все женатые – к себе не зовут. Я угощаю, заработал! Не жалко. Но как-то незаметно я, что ли, хозяином положения стал, главным, значит, чего в университете никогда не было. Ну и они это почувствовали, вижу, атмосфера накаляется. За два месяца у нас дважды чуть до драки не дошло. Помирились, конечно, выпили на брудершафт, спели про коня, даже всплакнули по пьяному делу: «брат!» Но, чувствую, если что-то не переменить, у нас и до «Брата-2» дойдет, а во втором фильме убитых больше на порядок.
Я решил дать задний ход, приказал, так сказать, внутреннему кондуктору нажать на тормоза. Раз отказал, другой. Друзья обижаются. Мне и самому скучно – делать-то, по большому счету, нечего, на работу идти не надо, на жизнь хватает. Лежу – читаю книги: «Войну и мир» одолел, взялся за «Братьев Карамазовых». Да только сразу как старец-то Зосима умер, мне и скучно стало, хоть волком вой.
Продержался до самого Нового года. Мои женатики ну прямо прохода не дают, говорят: «Давай соберемся, надо, брат, надо, вот и Лешка из Питера приехал» (это они не про Алешу Карамазова, а про одного нашего общего друга). Ну ладно, говорю, черт с вами, давайте. Но только при условии, что не у меня, а на нейтральной территории, в кафе. Пацаны сразу скисли, но делать нечего («не лепо ли не бяшет…»).
Встретились в пиццерии. Картошка фри, пиво, и дело пошло. Было весело, как говорил Задорнов, но чтобы стало ещё веселее… Познакомились с тремя девушками, сидевшими возле столика напротив вполоборота… Те недолго держали оборону, раскрепостились. И как-то сразу взяли курс на меня (хотя Витька – тот «обручалку» никогда не носит). Друзья, вижу, внутренне злятся, особенно когда им жены звонят: «Ты скоро?», «Картошку на «Оливье» купил?», «Много не пей!». Не знаю, как они это терпят. Я вот, например, свободный человек, но ежели мне сказать «много не пей», обязательно напьюсь, это у меня дух противоречия такой.
Пообещав жене «скоро быть», Витька вдруг просиял и предложил всем махнуть на каток. Ох уж мне это «вдруг». Ну я ещё понимаю, на трезвую голову. Но в таком состоянии, да ещё не умея кататься… Я сказал, что мне надо переодеться. Договорились через полчаса встретиться у «Снежинки».
Из такси я вышел у ближайшего к дому магазина, дай, думаю, куплю девушкам по шоколадке. Купил и бегом домой. У подъезда меня буквально схватил снизу сосед за руку. Ой, простите, это я уже заговариваюсь. Схватил за руку сосед снизу. «Сосед, – говорит, – выручай, очень надо». – «Что такое?» – «Да, понимаешь, мы с женой недавно развелись, мальца бы поздравить. Вот, взял напрокат костюм Деда Мороза. Да только Ванька меня в нем сразу узнает. Я договорился с другом, а его на службу вызвали, второй – только со смены. Съездим, очень тебя прошу, тут рядом, в Суклее». Я посмотрел на часы. До назначенной встречи у «Снежинки» оставалось пятнадцать минут. Эх, не успею! И девушки, как на грех, одна лучше другой…
А надо сказать, что в отношении Дедов Морозов у меня эта, как её… идиосинкразия. Не люблю я их, не настоящие они все, так, маскарад. «Здравствуйте, здравствуйте, дети! Ну-с, кто хочет дедушке стишок рассказать?». И чтобы я сам, настоящий, с отросшей на Шпицбергене иссиня-черной бородой…
Остановил сосед, не доезжая дома, у оросительного канала. Из багажника достал мешок, а из мешка – костюм. В освободившийся мешок положил коробку с трансформером и клетку с попугайчиком. Бедняга за время пути ни разу не чирикнул. Я одел костюм, нацепил поверх черной белую бороду. И вдруг напрягся.
Так-то я весельчак. А тут напрягся. Странно. О, ужас, как я мог забыть, почему именно не люблю Дедов Морозов? В школе меня как-то послали первоклашек поздравлять, ведь я и тогда слыл говоруном. Учительница говорила, что язык у меня подвешен. И вот захожу я в 1«б», а язык взял, да и прилип к гортани. Ни бе ни ме ни кукареку. Я и посохом пристукнул, чтобы как-то начать, и на месте потоптался, и бороду поправил, как галстук, ничего, только и смог выдавить из себя: «Здрас-трус-те, реб-ята». Трус! Ничтожество! Слизняк! Развернулся и дал стрекача. Слышал, как учительница за дверью оправдывалась: «Растерялся наш Дедушка Мороз, совсем замерз…». Извинительным было лишь то, что никаких подарков у меня с собой не было. А нужно было только зайти и побалагурить. Всего-то.
И вот, я – Дед Мороз. «Здрас-трус, маль-чик!». Но отступать некуда. Позади – канал, впереди – дом, где живет ребенок, которого бросил отец, мой сосед, пытающийся хоть как-то смягчить удар. И он надеется на меня. Мы двинулись к воротам. И в этот самый миг я заметил, что под единственным на всей улице фонарем, у перекрестка, стоит девушка. Наверное, кого-то ждет, «пятерка» тут вроде бы не ходит… И тут меня осенило. Добравшись до внутреннего кармана, я выудил шоколадку. «Здравствуйте, – говорю, – это вам!». При других обстоятельствах незнакомка, скорее всего, отвернулась бы в полном недоумении, но кто же отказывает Деду Морозу? Она улыбнулась: «Спасибо, дедушка!». Я расцвел.
В ворота я ломился, как разъяренный бык, гремел железным кольцом: «Сова, открывай, медведь пришел!». Соседская собака, почуяв медведя, разрывалась на части. На шум из дома выскочила женщина в халате. В освещенном четырехугольнике дверного проема мелькала детская физиономия, испуганная, удивленная: «Неужели Он всё-таки существует?!».
«Здравствуйте! Здравствуйте!» – отчеканил я мамаше, слегка отодвинув её в сторону. Решительно двинулся вперед и понял, что забыл имя мальчика. Рот так и остался у меня открытым, но женщина воскликнула: «Ванечка, ты видишь, кто к нам пришел?». «Ванечка, – выдохнул я и, понизив голос, окончательно войдя в роль, добавил: – Где тут живет Ванечка, которому мне очень нужно отдать то, что лежит в мешке, а то уж очень он у меня тяжелый?». Попугайчик в клетке предательски кукарекнул – первый раз за всё время.
Дальше всё пошло, как по маслу. Исполнив танец с бубном, выслушав стишок, я вручил Ване подарок. Попугайчику он, по-моему, особенно обрадовался. Я представил раскаркавшуюся птицу: «Эдуард Петрович» (первое, что пришло в голову).
Мне показалось, что Ваня всё ещё сомневается: «А настоящий ли?». У калитки я ему разрешил потрогать бороду, незаметно подставив свою, настоящую. Мой Фома Неверующий основательно и, я бы сказал, не по-детски дернул за неё, убедился. Маме и любопытствующей соседке я вручил по шоколадке. Все остались довольны.
Горе-отец, прятавшийся всё это время у канала (в канале), так и сиял и, кажется, плакал. По дороге к машине он бесконечно меня благодарил. А я, заметив, что та девушка до сих пор стоит под фонарем, подошел к ней, предложил подвезти или вызвать такси. Она отказалась.
На каток я уже не поехал, читал всю ночь «Братьев Карамазовых», дочитывал. А утром первого позвонил Лешка и сообщил, что Витька сломал на катке ногу. После обеда я пошел в магазин за готовыми «Оливье» и «Шубой» и встретил (кого бы вы думали?!)… ту самую девушку. Мне было неловко, но она узнала меня без грима, улыбнулась, сказала «Здравствуйте». И так мило это у неё получилось, что я осмелился и попросил телефон.
А попугайчика, как доложил мне сосед, так и зовут – Эдуард Петрович.
Петр Васин.