Театр вновь представил премьеру. Спектакль играют в малом зале. Такие работы всегда привлекали мое внимание особенно. Если малый зал, то наверняка – откровение, разговор по душам и в самую душу. Люди, разумеется, приходят в театр за разным, я – за этим. И только за этим.
Как удалось «заглянуть за занавес»
Малый зал, подготовка декораций, последние штрихи. Актеры на сцене, настраиваются, примеряют к себе пространство, вспоминают мизансцены. Смотрю во все глаза. Не часто ведь удается «заглянуть за занавес». Режиссер Дмитрий Ахмадиев занимает место в зрительном зале. Звукорежиссеры – за пультом. Актеры готовы. Начали. Легкие, как ветер, как дыхание осени, как дым от сожжённых листьев, кофейного цвета занавески вторят настроению героев. А настроение меняется так же мгновенно, как это случается и в жизни – от слова, от интонации, от поворота головы собеседника. Все здесь, как в жизни. Все здесь – жизнь. Это не диалог между людьми, между мужчиной и женщиной, это сосуществование, это поиск себя в творчестве, в мире, в пространстве, в любви, наконец!
Настолько здесь естественны взгляды, слова, эмоции, что ты заворожен, не можешь оторвать глаз от сцены. Костюмы героев и декорации – ненавязчивы. А других и не нужно. Тюлевые занавески и импровизированный подиум не отвлекают внимания от главного. От лиц, глаз, душ, от исповеди. Всем этим пронизан спектакль. От всего этого мурашки по коже. И слезы наворачиваются сами собой, потому что они, эти двое на сцене, смогли каким-то волшебным образом заглянуть в твою душу. И сказать о сокровенном – твоем, как о своем. Честно, смело, глядя прямо в лицо. И ты тоже смотришь в лицо – своим страхам, трагедиям жизненным. И очищаешься.
Картины, нарисованные русской поэтессой, режиссером и актерами театра, такие яркие и в то же время эфемерные, сменяют одна другую. Крик, переходящий в шепот. Музыка – в слова. Актеры играют с надрывом. Дергают за самые тонкие струны души, заставляют размышлять о том, о чем обычно хочется не думать. Выворачивают душу наизнанку. Забыть, спрятать поглубже от самого же себя теперь не получится. Актеры проживают на сцене целую жизнь, и ты вместе с ними любишь, боишься, мечтаешь, сопротивляешься, жалеешь… Живешь.
…Прогон окончился. Покидая зал, не могу удержаться и не сказать режиссеру и актерам «спасибо». За то, что заставили заглянуть в свою душу, очиститься от внутренних переживаний, от боли, что есть в судьбе каждого человека. Я шла в кабинет режиссера Дмитрия Ахмадиева и впервые не знала, каким будет интервью, о чем стану спрашивать. Все мои составленные ранее вопросы казались теперь бессмысленными, лишними.
Интервью о соприкосновении душ
– Я не знаю, о чем Вас спрашивать и о чем говорить, – призналась я. – Словно какой-то талантливый психолог заглянул мне в самую душу и оголил нервы.
– Потому актеры и говорят, что им сложно давать интервью, так как они уже все сказали в самом спектакле словами Беллы Ахмадулиной, словами своих героев. Они на сцене настолько откровенны, что добавить нечего. Нужно прийти на спектакль и увидеть все своими глазами.
– Поймут ли его те, кто, например, не знаком с творчеством Беллы Ахмадулиной?
– Хотим ли мы быть понятыми? В искусстве такой задачи, мне кажется, нет и быть не должно. В этом спектакле заняты достаточно взрослые люди с серьезным жизненным опытом. За любое дело нужно браться, влюбившись в него отчаянно, дерзко, самозабвенно. И потом ты уже выходишь на определенный суд, и если находишь отклик… Если 5 из 60 зрителей малого зала откликнутся на твой порыв, на твое заявление творческое, это победа.
Белла Ахмадулина уже классик. Для кого-то она тяжела, для кого-то приемлема, легка. Вы сами видели сегодня, все очень доступно. Достаточно доступные люди ходят по сцене, доступные эмоции испытывают. Те, которые мы испытываем ежедневно. Испытываем, скрывая это. Спектакль о том, о чем мы, как правило, молчим. Беллой Ахмадулиной это написано, Ольгой Саловой-Чекан это инсценировано, режиссерская форма моя. И прекрасная актерская игра. Мы часто даже себе боимся признаться в чем-то. Так приходите в театр, мы признаемся вам, вы – нам. И освободимся от определённых душевных мук. У театра очень странная функция… Можно говорить об этом громко, что он зеркало, что он лечит, что он учит. Ничего такого не происходит. В театре мы соприкасаемся душами.
– Я видела, что во время прогона Вы переживали каждое мгновение вместе с актерами. И вообще переживали.
– Это нормально, потому как мы работаем вместе: режиссер, актеры, световой, звукорежиссер… Это симбиоз. Переживали все, даже те, кто устанавливали декорации.
– Меня поразило, что на прогоне актеры играли так, словно зал был полон…
– Всегда так играют, на всех репетициях! Иначе нет смысла. В полноги работать нельзя, нужно быть на пределе. Выдавать настолько, насколько ты можешь выдать сейчас, и еще чуть-чуть больше.
– Думаю, тому, что я сегодня увидела, предшествовала огромная работа.
– Работа над спектаклем прошла в огромном удовольствии. Начиная с выбора материала. Это был просто восторг. Ольга с ним очень давно ходила, писала, переписывала, приносила мне, мы вместе обсуждали. Первые читки, первые шаги – достаточно долго все назревало. И выплеснулось. В этом спектакле есть стихи и о том, насколько мы, люди театра, любим и одновременно ненавидим свою работу. Да и работой это назвать сложно. Хотя это, что там говорить, титанический труд! Получил ли я сегодня удовольствие от прогона? Да! Мы стараемся получать удовольствие на каждой репетиции. Иначе происходит отчаяние, и снова – поиск. Конечно, будут и мандраж, и премьерный синдром, а иначе нет смысла заниматься этой профессией. И мы ждем, каким он будет, зрительский отклик. И какими будут глаза в зрительном зале.
…После беседы с режиссером шла домой и не размышляла ни о чем конкретном, не вспоминала мизансцены или слова героев. Трепетно несла в себе то, чем наполнил меня спектакль. И боялась расплескать это дорогое и такое редкое чувство – откровенности с самим собой.
Татьяна Астахова-Синхани.
