Общежитие – это дом-муравейник. Все всё друг про друга знают, щедро делятся советами, слухами, сплетнями по комнатам да коридорам и солью на общей кухне. Там же завидуют, перетирают «косточки» соседям, там же радуются искренне и помогают – не без этого, ничто человеческое жителям общежития не чуждо.
Когда в одну из пустующих комнат заселилась новая жительница Аня с 11-летним сыном, все стали присматриваться к прибывшей соседке. А она оказалось тихоней с милой улыбкой, немногословной, больше слушала и никогда не отказывала в помощи. Кому поможет занавески постирать, где с малышами соседскими посидит, у кого застолье – так целый день помогает с приготовлением, а потом ещё и посуду помоет. Жила бедно, постоянной работы не было, вот соседки ей платили за помощь, кто небольшой суммой денег, кто тем, что от застолья осталось. Аня с радостью принимала и это – есть чем сына покормить.
Надо сказать, что сын от матери отличался. Соседи пару раз ловили его на том, что мог из незапертых комнат вынести то, что плохо лежит. Аня молчала, краснела, но на сына повлиять не могла. Его воспитание давалось ей тяжело. В такие минуты делала вдох-выдох – сказывалось волнение, из-за которого становилось тяжело дышать. Через полгода к ней явился муж из мест не столь отдалённых. И всем стало понятно: сын – в отца, гены – вещь упрямая. А когда он через месяц устроил пьяный дебош на весь коридор, а ещё через пару месяцев вновь загремел в тюрьму за воровство, Аню стали считать непутёвой, бесхребетной матерью, которая зачем-то терпит такого мужа.
Через полгода Аня округлилась, и всё общежитие поняло – ждёт ребёнка. Вот только куда ей? Одного еле тянет, шептались на кухне женщины. Когда родила второго сына, соседки понесли ей детские вещи, те, что остались от своих подросших чад. Худо-бедно, пелёнками-распашонками помогли, даже кроватку нашли. Рос мальчишка точной копией Ани – веснушчатый, рыженький, добрый и ласковый, послушный и трудолюбивый.
Потом новость по коридорам пошла – Анька снова мужа из тюрьмы ждёт. Самая старшая соседка с ней поговорила: «Не пускай, ничего хорошего от него не дождёшься. Вернётся и будет на твоей шее сидеть, пока не загремит по новой. А у тебя дети, и такой отец для них не пример». В общем, общими усилиями уговорили. И дала она ему от ворот поворот. И вроде как всё пошло хорошо, Аня даже на швейную фабрику устроилась. Младшего в сад определила. Только старший сын стал из дому уходить; где бывал, что делал – неведомо. Придёт через неделю, на расспросы матери огрызается, грубит и снова исчезает. Потом угодил в спецшколу для несовершеннолетних правонарушителей, а позже получил свой первый условный срок, и пошло-поехало.
Только младший и радовал – послушным и покладистым рос. Быстро буквы выучил, счёт освоил, читать начал. Стихи с лёгкостью запоминал и на всех праздниках читал. Мать радовалась, что младший умницей растёт. В садике сына хвалили, соседки по общежитию умилялись карапузом. Аня сама себе говорила – вот ради кого надо делать вдох-выдох и жить дальше. Как исполнилось ему 6 лет, стала к школе готовить: купила портфель, форму, новые ботинки, школьные принадлежности. Малец на радостях всем показывал тетради, букварь, альбомы, карандаши…
Но до 1 сентября оставалось почти три месяца. На дворе жаркое лето, вся детвора, что постарше, из общежития на Днестр бегала. Младшие – за ними, но бдительные родительницы строго-настрого запрещали уходить со двора. Анин сын ослушаться боялся, потому и оставался во дворе. Но мать уговаривал пойти в выходные на речку, уж больно хотелось. В ту злополучную субботу выбрались, пришли на берег, а там пол-общежития – все свои, родители с детьми. Детям раздолье – купаются, плещутся. Аня на берегу во все глаза смотрела, а потом жара разморила. Очнулась от криков. Вскочила, побежала туда, где люди собрались, пробралась и побелела – на ярко зелёной траве лежал её сын. Бросилась к нему: «Санечка, Санечка!». Только люди в сторону отвели: «Скорая» уже едет. Ничего уже не сделать». Подкосились ноги, села в траву и беззвучно зарыдала…
Горе сделало Аню ещё тише, незаметнее. Она по-прежнему работала на швейной фабрике, жила в общежитии. О старшем сыне ничего не слышала, он на связь тоже не выходил. Жила одна, осунулась, улыбка по-прежнему не сходила с её лица, только была эта улыбка боли и страдания. Да и вдох-выдох не было ради кого уже делать.
Евгения Александрова.
