31 декабря. В Киеве вышел на перрон, чтобы глотнуть свежего воздуха. И каково было удивление, когда у вагона лицом к лицу встретился со старой знакомой.
Наташа была землячкой, мы знали друг друга, но давно не виделись. В последнее время от кого-то слышал, что у нее что-то неладное произошло в семье и она переехала жить в Киев. И вот такая встреча! Но еще большим было удивление, когда увидел, как моя единственная спутница по вагону, студентка в длинном черном вязаном шарфе, чуть ли не со ступенек прильнула к Наталье.
«Мама, мамочка, родная, здравствуй! Как хорошо, что ты пришла, – говорила девушка, и мне казалось, что она вот-вот заплачет. – У нас очень мало времени, а так много хочется сказать…». Они отошли в сторону, а я в который раз убедился в том, что мир тесен.
После Киева мы со Светланой (так звали девушку) разговорились. Она призналась, что рада такой встрече, и теперь ехать ей в пустом вагоне не так одиноко и боязно. Видимо, встреча с мамой, мое знакомство с ней подняло настроение, и спутница заметно становилась раскованной, чувствовалось, ей хотелось поделиться наболевшим.
Отец Светланы был кадровым офицером, и после распада Союза, обиженный чем-то на украинскую армию, а точнее, на некоторых своих непосредственных начальников, перешел служить в российские войска. Один, без семьи, обосновался в далеком незнакомом гарнизоне и так пробыл год. Жена же с детьми, старшим сыном Димой и дочерью, продолжала жить по месту его последней службы. Конечно, такое положение считать нормальным нельзя было, и это понимали обе стороны, но необычно и неожиданно складывающуюся семейную жизнь никто менять не торопился. Известно, что иногда чрезмерная гордость и самоуверенность, желание во что бы то ни стало что-либо доказать могут сыграть не лучшую роль. Так и вышло. Хозяин семьи надеялся, что прежнее начальство, которое его недооценивало, наконец, пожалеет о том, что с его отъездом потеряло ценного специалиста, а бывшие сослуживцы убедятся в правоте принятого им решения. Поэтому в первый свой отпуск на новой службе к семье на старую квартиру он не приехал, а условился с женой и детьми отдохнуть в родном городе. Но в Тирасполе этого не получилось – война между Приднестровьем и Молдовой нарушила планы. И снова они все стали жить врозь. Правда, позже пытались соединиться, пробовали привыкнуть к новому месту жительства, пробыв вместе всего три месяца. Тому были причины: и неподходящий для Натальи суровый климат, и отсутствие для детей школы с повышенным уровнем подготовки, и болезнь престарелых родителей, которые оказались от них далеко. «Против» было больше, чем «за».
«Сейчас легко осуждать родителей, одного больше, другого меньше», – делилась Света и несколько бесцеремонно и по-свойски предложила пройти в тамбур – ей захотелось курить. «Наверное, не одну сигаретку в перерывах между лекциями выкуривает с однокурсниками, – подумал я. – Такая нынче молодежь. И разве стоит за эту, пусть даже вредную привычку, осуждать Светлану и ее друзей?». Я продолжал наблюдать, как она курит, а делала она это элегантно, с наслаждением и без какого-либо стеснения.
«Письма и звонки от отца стали приходить реже, – не скрывая волнения, говорила девушка. – Он объяснял это большой занятостью, частыми длительными командировками. Трудности были с получением квартиры: ему обещали дать первую освободившуюся, но тут как назло по замене сразу вместе с семьей какой-то важный чин приехал, и ему вне очереди ее выделили. Отца же упрекнули в том, что нам есть где жить, квартиру в свое время уже получили. Знаю, он очень обиделся».
Наташе и детям пришлось действительно непросто. Как материально (она работала в детсаде воспитателем, получала копейки), так и морально (пошли ненужные разговоры, сочувствия, мол, муж бросил…). Дима ушел из института на стройку, Света, школьница, совсем еще девочка, в выходные подрабатывала на рынке, продавая цитрусовые. Отец к тому времени из армии уволился, пошел на принцип с командиром части, добиваясь уже через суд предоставления ему как ушедшему в отставку офицеру полагающегося жилья. Он где-то потерялся, замолчал, а семья, зная его гордый и неуступчивый характер, терпела, ждала.
Перемены в обществе, происходящая в стране перестройка крепко ударили по судьбам многих людей. Разве мы могли в советский период представить такие события и случаи, о которых рассказывала тогда популярная телевизионная программа «Жди меня»? Кстати, как призналась Света, когда потеряли связь с отцом и были в отчаянии, хотели даже в эту редакцию обратиться с просьбой помочь отыскать его.
«Хотя понимали, – рассуждала она, – что никакое телевидение нас в одну семью не соединит. Дело тут было в большем – в любви. Любить человека, думаю, – это и есть счастье. Не было у моих родителей настоящей любви, а если и была она раньше, то со временем они ее растеряли».
«Света, извини за любопытство, а ты что, с тех пор отца больше так и не видела?» – спросил я. Мне показалось, что она ждала этого вопроса, по крайней мере, была к нему готова. «Три года назад, – задумчиво ответила девушка, – когда приезжала к маме с братом в Киев. Я бы с ними все время жила, но что делать с бабушкой, папиной мамой? Она у нас старенькая, еще после инсульта. Как выяснилось, это она дала отцу киевский адрес, и его приезд явился для нас большой неожиданностью. Увидев его, сильно разволновались, мама даже заплакала. Помню, сказала: «Где же тебя носило столько лет, под конец жизни решил объявиться!».
«Он был родным и чужим – худой и бледный, выглядел каким-то виноватым, – продолжала говорить Светлана. – Сколько раз я представляла эту встречу, какие только речи ни готовила, а тут язык словно провалился… А что, если отец останется у нас? А может, все забыть и начать все сначала? С этими вопросами мы с мамой не смогли уснуть, ночь просидев на кухне и думая, как жить дальше. Папа ушел утром рано, так и не расстелив постель и не попрощавшись. Оставил записку: «Если можете, простите, я буду вас помнить всегда». Позже мы узнали, что у него были гражданская жена и сын».
…Но вот в вагоне послышался голос заспанной ворчуньи-проводницы: «Интересно, куда подевалась девчонка, которая едет на похороны? Сейчас будет Брянск, ей выходить». Это было для меня так неожиданно, что я тут же почувствовал, как сдавило в груди и сбилось дыхание. Вот тебе на… Вот так развязка. «Она здесь», – приоткрывая дверь купе, громко произнес я. «Здесь, здесь, а место ее не тут, – продолжала ворчать проводница. – На, возьми свой билет, может, пригодится. Паспорт, небось, у тебя не наш, а на вокзале могут спросить, откуда едешь и куда?».
Я помог попутчице сойти с поезда, впереди ее ждала пересадка на электричку до Смоленска, а там еще надо было добираться холодным автобусом… Прощаясь, она наивно, по-дружески спросила меня: «А как вы думаете, я правильно поступаю? Он мне родной, но уже как будто и не такой… Но я ведь его дочь, мы одной крови, у нас одна фамилия…».
«Молодая, еще совсем девчонка», – подумал я, посоветовав ей набраться сил и помнить, что в жизни всем нам нужно уметь многое переносить. Я смотрел вслед попутчице, а над ночным перроном вокзала заводили свой хоровод легкие, пушистые одинокие снежинки. Вскоре они закружили белокрылой январской метелью. Через несколько часов наступит Новый год.
Александр ДОБРОВ.