…к одному летнему вечеру. И людям
Татьяна Астахова-Синхани, корреспондент
Это был обычный летний вечер. Красивый, с алым закатом и приносящей облегчение после длинного жаркого дня прохладой. Ездить на тренировку с сыном из одного конца города в другой было настоящим удовольствием. По дороге можно было болтать о пустяках или просто молча глядеть в окошко на город детства и ни о чем не думать. И вот после очередной тренировки мы стояли на остановке и ждали попутного транспорта. Мы немного хулиганили: подначивали друг друга, смеялись над шутками другого и тут же парировали своей. Впереди был семейный ужин, прогулка перед сном и еще целая половина лета, где никаких уроков. А в воздухе так сногсшибательно пахло цветами, вишнями и умиротворением, что в тот момент жизнь, бесспорно, казалась самым великолепным изобретением Вселенной.
Сын предложил домой ехать на троллейбусе – это же целое приключение! В маршрутке все едут, уткнувшись друг другу в затылки, тесно, душно, и никаких развлечений.
– Как в консервной банке, – говорит сын, вспомнив от кого-то когда-то услышанное сравнение, и довольно хихикает.
То ли дело троллейбус: здесь можно разгуливать по салону, рассматривать пассажиров и, если повезет, даже затеять с кем-то интересный разговор, и так незаметно доехать до самого дома.
И тут, словно по какому-то небесному заказу, по счастливому стечению обстоятельств этого счастливого летнего дня, к остановке подъезжает новенький троллейбус и распахивает прямо перед нами свои бесшумные современные двери. Сомнений нет – едем! Салон полупустой, мы чинно входим, неспешно выбираем места, и я сажусь. Ребенок исследует транспорт изнутри, а я держу ему местечко, которое, в общем-то, мало его интересует. Водитель выходит: то ли в магазин, то ли покурить. И на целых 5-6 минут недвижимый салон оказывается в нашем распоряжении. Я поворачиваюсь к окошку и вижу: один мужчина подвозит на инвалидном кресле к остановке другого. Взявшийся словно ниоткуда водитель опускает специальный пандус средней двери, и так мужчина в кресле оказывается в салоне троллейбуса. Его помощник прощается с ним:
– Ну, все, давай, до завтра. Утром увидимся.
И на этом можно было бы закончить свой рассказ. Но, к сожалению, все только начинается.
Водитель снова удаляется по своим делам. Пассажиры рассаживаются. По салону мощно движется кондуктор, собирая плату за проезд. И тут она замечает мужчину в инвалидной коляске. Решительно подходит к нему. Он протягивает ей удостоверение и деньги. Молодая, крепкая, кровь с молоком кондуктор открывает рот:
– Я не повезу тебя! Ты когда мылся? Нужно мыться! Мы не тронемся, пока ты не выйдешь! У меня потом до конечной будет в салоне такой воздух!
Мужчина молча и растерянно смотрит на нее и только беспомощно протягивает деньги за проезд. Барышня в синем переднике, с засаленными волосами и порядком обгрызенными ногтями и лаком на них, не унимается. Краем глаза вижу, как мой ребенок присмирел, перестал курсировать по салону и сел рядом со мной, хлопая глазами и опешив. Люди в троллейбусе молчат. Не знаю, почему. Кто-то уставился в окно, кто-то продолжает начатую беседу, а кто-то с интересом слушает монолог «собственницы» троллейбуса. У меня вспыхивает лицо, начинает ныть в животе. Быстро наклоняюсь к сыну и шепчу ему на ухо: «Сейчас мама будет ругаться, но ты не бойся».
Сначала я говорю тихо, чтобы по возможности слышала меня только дама в переднике. Но получив ответ: «Да он тут на рынке каждый день попрошайничает, вози его домой потом», понимаю: к черту деликатность! Выхожу из троллейбуса, нахожу водителя и говорю, что если он не угомонит свою напарницу, то мне придется воспользоваться служебным положением. Водитель оказывается понятливым. Уверена, ему плевать на мое служебное положение, скорее всего он просто нормальный человек. Он говорит:
– Конечно, это же инвалид, сейчас все уладим.
И он улаживает. А я беру сына за руку и тихо говорю:
– Конечно, ругаться плохо, но иногда без этого никак.
Сын кивает. Мы трогаемся, едем, и на остановке возле театра водитель помогает герою моего вечера выбраться наружу. Туда, где нет дамы с обгрызенными ногтями. Туда, где есть надежда встретить других людей. Встретить людей.
А меня еще долго колотит. От бесчеловечности, от безразличия, от позиции «моя хата с краю», от отсутствия сострадания в данном конкретном троллейбусе, в данный день и час. Я злюсь на кондуктора, на людей, которые молча слушали, молча смотрели и потом так же молча ехали по своим делам. И не понимаю, почему жизнь, которая, бесспорно, самое великолепное изобретение Вселенной, бывает такой жестокой и равнодушной.