«Круглолицые, краснощекие, рот в любой момент готов разулыбаться до ушей, если, конечно, нет более важных занятий: завтрака там или обеда. Вот уж в этом хоббиты знают толк, в «поесть-попить» душу вкладывают, могут за стол и по шести раз на день усаживаться – было бы что на стол поставить. Гостеприимство у них в обычае, подарки дарят с легкой душой и принимают с радостью».
Так, любовно, с особыми юмором и теплотой, описывал сэр Дж. Р.Р. Толкин своих «полуросликов», персонажей всемирно известных «Хоббита» и «Властелина колец».
«Но главною заботою была кухня и обед. Об обеде совещались целым домом; и престарелая тетка приглашалась к совету. Всякий предлагал свое блюдо: кто суп с потрохами, кто лапшу или желудок, кто рубцы, кто красную, кто белую подливку к соусу», – презентует мир главного героя писатель Гончаров. И вот странное дело: толкиновским хоббитам, даже тем, что не ходили в Мордор, не спасали Средиземье от надвигающейся тьмы, читатели симпатизируют, тогда как «обломовщина» – нарицательное слово для обозначения личностного застоя, рутины, апатии… В романе его впервые употребляет Штольц, антагонист и друг Обломова, причем употребляет именно в негативном смысле.
Об Обломове писать, по большому счету, нечего. Все акценты по-школярски расставлены. В том-то и беда произведения. То ли сам автор свалился в постыдную дидактику: дескать, быть ленивым – плохо, руки надо мыть, а зубы чистить. То ли мы с вами всё это как-то уж очень плоско, линейно воспринимаем (видимо, не без помощи школьных учителей).
Помнится, когда мама в школе за меня написала сочинение, попытавшись по-иному взглянуть на личность героя, учительница этого её благородного намерения не оценила. Нет, не может быть Илья Ильич положительным героем, и баста! За сочинение мы с мамой, помнится, больше тройки не получили. Там мамино острое журналистское перо обломилось об обычного школьного Обломова. Стало очевидно, что, согласно великим русским критикам, методике преподавания и т.д. и т.п., персонажа этого необходимо пинать и оплевывать. Сугубо.
К 36 годам я решил самостоятельно разобраться, кто тут прав (типа, «перечитать»). Думаю, нет, не может быть, чтобы всё было настолько убого, настолько однозначно. Это у меня, наверное, от мамы. Сказано – сделано. Прочел. И что же? Говоря в целом: какой-то инь-янь. Первые две части книги – восторг, а последняя строчка второй – катарсис: «Он испустил радостный воль и упал на траву к её ногам». Третья и четвертая – бред, затянувшийся, тоскливый алогизм, личностный застой, рутина, апатия… В первых двух – восхождение, путь от инертности к деятельной, торжествующей любви, воскрешение. В последующих – сползание с горы в пропасть липкого, затхлого небытия. То ли за Гончарова вторую половину книги кто-то очень недобрый, темный, с хвостом, взял да и написал, как «евангельские» главы «Мастера и Маргариты», то ли сам писатель впал в депрессию, изверился в людях, ну там на ногу ему в троллейбусе наступили, что ли.
Самое ужасное, что Гончаров выстраивает свою драму из логически не связанных понятий, тезисов. Вкратце: Обломов – лентяй, мечтатель, в высшей степени непрактичный человек, но добрый, искренне любящий, который, вдобавок, никому не навязывается. Живет затворником. Его деятельный, практичный, просвещенный друг Штольц буквально вытаскивает барина-лежебоку в свет, знакомит с очень молодой, тоже просвещенной (Штольцем?), гуманистически мыслящей барышней Ольгой Ильинской. Как прирожденный педагог (снова дидактика?) она бросается спасать Обломова от его лени. Влюбляется (как ей кажется). Но уже когда дело идет к свадьбе (во второй, темной половине романа) неожиданно дает задний ход. Просто потому, что Обломов никак не может уладить своих финансовых дел. Что удивляет, Ольга Ильинская в сложившейся ситуации (действительно непростой, новой для Обломова) не может оказать ему элементарной дружеской помощи, дать совет, скажем, обратившись к общему другу Штольцу, которого впоследствии сама же запросто посвящает во все нюансы любовной переписки. А может, «непрактичность» – только предлог. Просто у девушки совершенно другие приоритеты, другое понимание счастья. И, конечно, она имеет на это право. Вопрос: при чем тут Обломов? Он-то в чем виноват, если изначально они совершенно разные люди? Иными словами, Обломов виноват в том, что он – не Штольц. Согласитесь, это примерно как обвинять музыканта в том, что он не сталевар, а финансиста – в том, что не художник. Причем тут вообще лень, которая нам так старательно описывается? Да если б даже Обломов быстренько, обскакав Штольца, женился на Ольге, градус драмы только бы возрос. Век бы мучились.
Вот, к примеру, как при последнем разговоре Ольга линчует мечту Обломова, его понимание семейного счастья: «А с тобой мы стали бы жить изо дня в день, ждать Рождества, потом масленицы, ездить в гости, танцевать и не думать ни о чем; ложились бы спать и благодарили Бога, что день скоро прошел… Разве это жизнь?».
И тут она, что называется, открывает все карты: «Я узнала недавно только, что я любила в тебе то, что я хотела, чтоб было в тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали с ним. Я любила будущего Обломова». Вот это да! Милая, нежная Ольга! Да ведь такое «невинное» признание не сравнится с профессиональным хладнокровием хирурга. Это же ужас. Прямо Стивен Кинг! Будь Обломов кем-то другим, он бы застрелился.
Просто Ольга – дитя своего времени, она верит в науку, прогресс, в железные дороги и хочет, чтобы Илья Ильич лучше совсем перестал мечтать, но только, наконец, занялся просвещением крестьянства (вероятно, на манер французских просветителей, духовно подготовивших Великую французскую революцию). Вот почему место консерватору-Обломову в советских учебниках было четко определено. Тогда как Штольц выглядел вполне в революционном свете.
Эдаких «просветителей», презирающих и сокрушающих традицию, Достоевский впоследствии назовет «бесами». Спустя всего полвека после выхода в свет классического произведения Гончарова Россию зальют кровью революции, гражданской войны. А ещё до этого будут теракты, будут очень активные, эмансипированные женщины: Вера Засулич, Софья Перовская, Розалия Землячка… Казалось бы, у каждой из них были идеалы, все стремились к общественному благу (по своей мерке), но к чему это привело…
А какой же был идеал у Ильи Ильича? В полной мере он выражен в главе «Сон Обломова», где рисуется идиллия семейной жизни, круг близких людей, родная земля, жизнь, полная поэтического созерцания:
«Весь уголок верст на пятнадцать или на двадцать вокруг представлял ряд живописных этюдов, веселых, улыбающихся пейзажей. Песчаные и отлогие берега светлой речки, подбирающийся с холма к воде мелкий кустарник, искривленный овраг с ручьем на дне и березовая роща – всё как будто было нарочно прибрано одно к одному и мастерски нарисовано».
Вам, читатель, это ничего не напоминает? Да это же практически описание нашей приднестровской природы, реки, на берегах которой живут миролюбивые, гостеприимные люди, не порывавшие с традиционной системой ценностей. И что же тут плохого?
Нет, не прост, как думается, «Обломов», ох, не прост. Похоже, так никому и не удалось проломить панцирь гончаровской двусмысленности, более чем на столетие опередившей двусмысленность постмодернистов. Об этот кремень, об этот лом раскололась предреволюционная Россия. Обломов оказался не по зубам реформаторам, чаявшим политических, гражданских свобод, экономического развития, но позабывших, что за всем этим не должны теряться душа, уклад, быт, архетипы, традиция. А если вдуматься, кто такие герои наших сказок? Разве не любители полежать на печи, поймать волшебную щуку, оседлать коня-горбунка, раздобыть сапоги-скороходы или скатерть-самобранку? Понятно, лень. А всё-таки герои-то сплошь положительные и, подчеркнем, побеждающие зло. А может, как говорит Жванецкий, и неверно, что под лежачий камень вода не течет. Просто диван, на котором лежишь, должен стоять в правильном месте… По фэн-шую.
Спорьте, не соглашайтесь, перечитывайте…
Михаил Фернет.