Со студенткой-практиканткой Олей мы возвращались с мероприятия. Олю послали вместе со мной на задание в университет поучиться журналистскому мастерству. Проходя по тротуару, занесенному лимонно-ализариновой листвой, мы беззаботно болтали, обсуждая резолюцию международной научно-практической конференции «Гражданское общество как маркер диалога между постсоветскими странами» в контексте геополитических координат.
Поравнявшись с Домом Советов, я обратил Олино внимание на оставшиеся от инсталляции «Тирасполь 226» буквы «оль» и цифру «6» (остальное рабочие уже погрузили в машину). «А вот вам, Оля, и тема для зарисовки под названием «6 Оль». Хороший журналист может сделать вещь из чего угодно», – заметил я со знанием дела.
Оля была сражена моей наблюдательностью, моей маститостью, моим бьющим через край талантом. Но всё же, как это любят делать молодые женщины, решила проверить, как далеко я способен зайти, распушая хвост.
– А вы, к примеру, могли бы прямо сейчас выдать на-гора что-нибудь про 6 Оль? – сказала она, испытующе поглядев на меня, как Ленин, вопрошавший «железного Феликса», на что способен тот ради революции.
Попробовал бы я сказать «дайте подумать» или «ну, для этого нужно выкурить сигаретку, выпить чашечку кофе, настроить старый добрый «Ремингтон» («Ремингтон» – производитель первых печатных машинок. – Прим. переводчика). Нет, такой молодой, задорной «студентке, комсомолке», как Оля, нужно было здесь и сейчас. Если уж на то пошло, на виду у всех, хотя творчество, как мы знаем, – процесс интимный.
– Ну извольте, – сказал я, даже не моргнув.
6 Оль
«В начале была одна Оля. Это была и есть, и всегда будет – моя мама. Всегда – потому что мама вне конкуренции и вне времени. Мама – идеал. А тот, кто это отрицает, вероятно, был лишен материнской любви или же страшно закомплексован.
Потом – так бывает, так должно быть в жизни каждого мужчины – появляется ещё одна женщина, в чем-то (по характеру или внешне) очень похожая. Условно назовем её «Оля-вторая». Оля-вторая врывается в вашу жизнь, иногда (о, несчастье!) уже замужняя, она восхищает вас, и уже одним этим больно ранит, она, быть может, сидит напротив вас… Утром, приходя на работу, она поправляет волосы, короче, наводит марафет, как все. Но в том-то и дело, что она… – не как все. Умом вы, конечно, понимаете, что это бред, не может такого быть. Да таких Оль на свете, может быть, тыщи, мильоны… Но сделать с собой ничего не можете. Это ловушка, и вы попадаете в неё. Бессознательное вечно манит и вечно обманывает вас. Оно играет с вами в прятки по принципу «Фиолетовые руки на эмалевой стене полусонно чертят звуки в звонко-звучной тишине», – блеснул я эрудицией, как это делают все краснобаи.
«Так вот, – продолжал я, – в какой-то момент Оля-вторая, та, что сидит напротив, пишет заявление и уезжает за мужем-декабристом в Сибирь. Если не считать вашего разбитого сердца, о ней напоминают лишь забытый на вешалке зонтик, а в шухлядке – затупившийся нож. Горе ваше велико, но плакать под дождем, а тем более резаться под дождем вы не собираетесь. Вы делаете вывод: «Всё-таки вторая Оля – не та Оля».
Теперь вы стреляный и немного озлобленный сразу на всех Оль воробей. Да, теперь вас не проведешь на мякине. Но тут появляется Оля-третья. Студентка-практикантка. Очень милая, даже слишком… Вы вместе ходите на задания, вы рассказываете ей всякие небылицы… История повторяется. И повторится она ровно столько раз, сколько будет в вашей жизни Оль, три или шесть – не принципиально. Да сколько угодно! Поиски идеала бессмысленны именно потому, что он, идеал, уже есть. А все остальные Оли – это вовсе и не Оли, а, например, Лены, чем и ценны. Всё».
– Нет, погодите, – несколько разочарованно сказала юная красавица, засомневавшаяся на мгновение в своих чарах. – В названии рассказа четко обозначено «6 Оль». Не «3», не «сколько угодно», а именно «6». Так что придется вам рассказать ещё про три Оли.
– А триоли – это группы из трёх нот одинаковой длительности (в каждой – по три), – выдал я всё, что помнил из курса сольфеджио, и добавил по-французски: – Так-то, сударыня. Voilа!
Николай ПЛЮЩИНКО.