Мы с коллегой Николаем шли по еще одетому в осеннюю листву, но уже по-зимнему холодному Тирасполю. Шли от редакции, мимо почты, сквозь аллею, прямо в ПГУ. Говорили. О работе и, конечно, не только. Николай поинтересовался, как прошла встреча с главным режиссером нашего театра Дмитрием Ахмадиевым и о чем было интервью. «К этим выходным готовится премьера о Вертинском», – ответила я. «О Вертинском? Это интересно», – задумчиво сказал Николай. Потом мы еще долго беседовали о том, почему выбор автора пьесы и режиссера пал на мемуары именно этого неординарного человека. О том, что немало фактов из жизни Вертинского неизвестны даже тем, кто намеренно изучал его биографию. Как, например, этот тонко сложенный человек спас жизнь другому, рискуя собственной, проявив силу духа и стальной характер… Говорили и о том, что молодые люди сегодня, скорее всего, совсем немного знают об этом артисте, композиторе, личности. А знать о нем стоило бы.
В голове моей и сейчас, когда я работаю над этим материалом, продолжают звучать слова Николая: «О Вертинском? Это интересно». Друзья, юные и юные чуть менее, поверьте, о Вертинском это интересно. Интервью с Дмитрием Ахмадиевым, режиссером спектакля «Свидание с жизнью» и исполнителем главной роли, только утвердило меня в данном осознании. Как всегда бывает с этим собеседником, разговор вышел прямой, без ненужного расшаркиванья друг перед другом, с непричесанными ответами и честными вопросами. С удовольствием возвращаюсь к этому разговору и приглашаю к нему вас…
– Дмитрий Шамильевич, и все же, почему Вертинский?
– Как-то у меня в руках оказалась книга мемуаров Александра Вертинского «Дорогой длинною». Тогда я, будучи еще спортсменом, вдруг решил стать актером. Мне посоветовали почитать о великих артистах и дали эту книгу. Это было мое первое путешествие в мир актерства, в мир театра, в мир таких людей. Я полюбил Вертинского и в дальнейшем стал изучать актерскую профессию, отталкиваясь от его пути. Вот такая судьбоносная книга случилась в моей жизни. И теперь спустя почти тридцать лет мы готовим спектакль по ней.
– Каким-то чудом книга всплыла в Вашей жизни вновь…
– Мы с Ольгой Саловой-Чекан только закончили работу над пьесой по произведениям Беллы Ахмадулиной, и Оля находилась в каком-то творческом опустошении. Тогда я переезжал с одной квартиры на другую, и ко мне в кабинет перекочевали из дома разные книги: они лежали горой. Книга мемуаров Вертинского – сверху. Оля спросила: «Можно почитаю?». И вот – почитала… (Смеется).
– Ух ты, какая цепочка судьбоносных «случайностей»!
– Думаю, вам, журналистам, интересны именно такие истории. И мы тоже рассказываем о них с удовольствием. Все остальное зрители увидят на сцене и сделают свои выводы. А история рождения спектакля – такая. И Вы первая о ней слышите.
– Как здорово! Эксклюзив для газеты «Приднестровье»! Вот спасибо.
– Вы же знаете, что я для Вас всегда что-нибудь приберегу (заговорщически улыбается). Ольга пришла ко мне и сказала, что будет писать пьесу по книге, что Вертинского должен сыграть я. У нас стали появляться какие-то картинки, много вариаций спектакля, которые мы постоянно обсуждали. И дообсуждались – однажды Ольга принесла мне готовый материал, готовую пьесу.
– Как Вы отреагировали на предложение сыграть Вертинского…
– С огромным удовольствием. И с чувством огромной ответственности. Потому что играть таких людей в принципе невозможно. И сейчас я Вам открою еще одну предпремьерную тайну: я самого Вертинского играть и не буду. Потому что четко понимаю, что и не смогу. И ни один артист мира не сможет, потому что Вертинский – это Вертинский. Это личность. И играть можно только свое отношение к нему, к его линии жизни, пропустив ее через себя и через свою органику. А играть Вертинского… Это была бы глупая пародия. Я не буду картавить и подражать его манере. А прикоснуться к этому образу – очень интересно. И так же ответственно. Ведь жизнь его просто невероятна. Всегда в каких-то историях, инсценировках, спектаклях, фильмах о Вертинском в большей степени говорится о годах эмиграции. Мы их тоже затрагиваем, но не так плотно. А начинаем с его детства и прослеживаем весь путь становления личности Вертинского: киевская юность, затем московская жизнь… Вертинский – человек настолько объемный, что нам было важно понять и показать, откуда взялся этот объем. Мы-то понимаем, что это божий поцелуй в первую очередь. Но также это и люди вокруг него, окружение в разные годы его жизни. Люди, которые делали его таким, каким он был – масштабным, цельным, личностью… К сожалению, забытой. И еще при жизни.
– Мнения об одном и том же событии могут быть полярными. И я уже слышу, как ворчуны на своих диванах дома рассуждают: почему именно Вертинский, а не более современный герой…
– Вы знаете, что часто есть категоричность в моих интервью… Это как на свадьбе выпившие люди подходят к музыкантам и заказывают что-нибудь такое. Музыканты играют. «Да нет, не такое, другое!» – требуют гости. Так что, товарищи диванные критики, которые даже и не придут посмотреть премьеру, я очень рад, что даю вам повод для разговоров. А мы в театре решили сделать то, что у нас на сегодняшний день болит. И если это болит у меня, если это болит у Оли Саловой-Чекан… Если это затронуло душу, если мы смогли заразить этим еще сорок актеров (среди них и народные, и заслуженные артисты, и молодежь 17-18 лет), которые принимают участие в спектакле… Если мы жизнью этого человека сумели зажечь азарт творческий, то, наверное, как у Маяковского, «если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно»… Если нам это нужно, то уверен, что и среди зрителей найдутся те, которые, возможно, даже и не знали, что им это необходимо тоже. Театр рассказывает истории. Почему не историю Вертинского? Мы так решили.
– До премьеры осталось несколько дней. В зале наверняка будут молодые люди, которые с этого спектакля и начнут знакомство с Вертинским.
– Конечно. И как важно, чтобы это знакомство состоялось. На мне огромная ответственность! У меня прогон через час, и я боюсь даже об этом говорить. Конечно же, мы все сейчас находимся в некоем напряжении. Тем более спектакль будет идти в такой форме, которую мы еще не использовали в нашем театре.
– Что это за форма или пока рано приоткрывать занавес?
– Форма и способ существования на сцене. Вроде бы все происходит, как обычно, но изнутри немножко иначе. Форма построения самой сценографии и пьесы для нас будет новшеством. Мы идем на некую смелость и даже дерзость, показывая спектакль в такой форме, но, честно говоря, я считаю и знаю, что наш зритель умный, образованный, что он готов. А если кто-то не готов, и ему покажется, что мы сделали что-то не то, это тоже мнение. В нашем спектакле много здорового юмора, хорошей печали – все, что есть в жизни. Здесь будут песни Вертинского в нашем исполнении, также будут звучать и оригиналы. И если нам удастся передать зрителям все то, что чувствуем мы, работая над этим материалом, это счастье.
– И это счастье Вы представили себе, и тут же глаза загорелись… И даже волнение на мгновение отступило.
– А без переживания здесь никак – за каждый шаг, за каждое слово, за каждый луч света, за поставленную, так или иначе, сценографию, за музыкальное сопровождение. В спектакле мы говорим о сокровенном. О щемящем понятии Родины, которое было у Вертинского. Оно было у него в эмиграции, было и в Москве. И 25 лет подряд ему снится один и тот же сон: он возвращается домой, ложится спать на мамин старый сундук и укутывается своим гимназическим пальто. «Лучше дома под стареньким пальто, чем на чужбине под пуховым одеялом», – это его слова о Родине. И если человек это сказал, значит, он спал под этим пуховым одеялом, он знает, как это. И он знает цену настоящему. А когда мы знаем цену самому важному в нашей жизни, то мы становимся немного другими. Мы становимся добрее, лучше.
– И это понятие Родины… ведь оно во всем – в большом и в самом маленьком.
– Во всем. В сундуке, в воздухе, в молекулах, в пространстве. Понятие Родины всеобъемлюще. Это невероятно важное понятие.
– Верно я понимаю: спектакль не только о Вертинском как о личности, как о персоналии времени? Он и о нас, о каждом…
– Разумеется. О каждом. И о Вертинском, и о нас. О понятном, о близком любому.
– Кстати, автор пьесы Ольга Салова-Чекан говорит, что о Вертинском мы многого не знаем…
– Да, есть факты из его жизни, которые не использовались ни в книгах о нем, ни в постановках. Например, мало кто знает, что во время войны он спас жизнь генералу, вытащив пулю. Медиком он не был и в санитарный поезд попал случайно. Рядом стоял доктор, который оперировать отказался, так как не был хирургом. Вертинский же, понимая, что человек сейчас умрет, не отступил. На свой страх и риск, потому что несанкционированная операция каралась трибуналом, он достал пулю. И спас человека.
– Мурашки по коже…
На этом наша беседа закончилась. И не только потому, что пришло время прогона, и режиссер должен был идти. Просто хотелось остановиться на этом послевкусии от разговора, на этом предвкушении спектакля. А он обещает быть сильным, глубоким и думающим. Именно на такие постановки хочется ходить в театр. Именно на такие в театр ходить стоит.
Татьяна Астахова-Синхани.