Нет эгоистичнее родителей, которые говорят, что жертвуют собой ради детей
– Наши дети не понимают, что раньше мы замешивали муку на ночных слезах и варили каши из того, что осталось с той зимы, – продолжает неспешный вечерний разговор на летней кухне Марина со своей сестрой Викой. – Это сейчас мы не знаем горя и запекаем баклажанчики с рикоттой, а тогда-то я слова такого не слышала – рикотта!
Баклажаны с помидорами и сыром ждали своего часа на кухне внутри дома, в духовом шкафу. Здесь же на столе высилась башня из плацинд с картошкой. Женщины ожидали, пока их мужья пожарят костицу, и развлекали себя ленивым разговором.
– А помнишь Алевтину, которая училась на два года старше меня и над ней смеялись за странное имя и платье в зеленый горох? – потягивает домашнее вино Вика. – Она второго родила, и это они в однушке живут! Поговаривают, что они ходят в ту секту – я не верю, что люди меняют свою судьбу по щелчку пальца.
– Да, помотало ее. О людях, конечно, так нельзя говорить, но я тебе скажу: как о матушке ее все село знало, так и о ней, что о той груше, которая по ошибке упала недалеко от яблони. Сережа, а ты что как не родной сидишь, из телефона не вылезаешь? Не боишься, что тебя туда засосет, в черное зеркало? Поговорил бы хоть с нами.
Сережа знал все эти истории. Складывалось впечатление, что на их улице они передавались из поколения в поколение. Какие-то печальные атмосферные осадки опускались на его сердце, когда он в надцатый раз слушал про Алевтину. В начале двухтысячных она уехала в Турцию и зарабатывала свой хлеб искусством любви без чувств и эмоций. Потом она вернулась в Слободзею и привезла с собой заболевание из тех, которые водятся в индийских реках и крови уверенных в себе мужчин, берегущих свою холостяцкую жизнь, как зеницу ока. Она устроилась работать дворничихой, потому как более ничего не умела, и вышла замуж за любителя крепких напитков, работавшего по найму. Когда они прочитали житие Петра и Февронии и решили начать все сначала, вся улица дружно решила, что они ходят в секту. От судьбы не уйдешь.
Сережа поднял глаза на свою маму. Марина часто пользовалась этой хохмой, переходившей от матери к дочери по наследству: «От судьбы не уйдешь, а от мужа можно». Сережа прекрасно помнил, что в детстве они не ели баклажаны с рикоттой. Еще в июле ему приснился вкус пшеничной каши с капустным листом: когда ему было пять лет, они очень экономили, чтобы выстроить дом. Суммы от проданного во Владимировке дома бабушки едва ли хватило, чтобы оплатить фундамент, а ведь отец Сергея хотел сделать все так, чтобы ввести соседей в вечную зависть. Один забор с коваными глухими воротами и изображенной на них мордой собаки-волка (определение вида этого хищника – до сих пор предмет семейных споров) чего стоил.
Пока отец занимался строительством, мальчик жил с мамой на съемной квартире недалеко от самого дома. Тогда-то и выяснилось, что отец закрутил роман с хозяйкой строительного магазина, и к забору уже две недели не прикасается рука человека. Марина, перебив два десятка тарелок с каймой из звездного неба, подаренных им на свадьбу, забрала Сергея и отправилась к матери. Вот только мать уже пять лет работала в Италии горничной у Луки – богатого фермера с большим наследством из Сицилии. За каких-то два месяца у Марины завязались с Лукой отношения, Сережа пошел в итальянскую школу и стал понимать разницу между «синистра» и «дестра», а его неокрепший ум не успел перестроиться. «Теперь у меня два папы: слободзейский и сицилийский», – без тени сомнения думал он. Однако уже через год Марине итальянская жизнь наскучила, и она вернулась к мужу, тем более, что он все-таки взялся за ум и достроил дом, пусть и не без помощи подруги из строймагазина.
И продолжили они жить, как будто ничего не случилось, будто оставили свое белье на веревке, пока за окном шел ливень. С тех самых пор Сережа и перестал уважать отца до того, что ему резало слух его имя: не только за его измену, но и за то, что он принял жену, будто она вернулась из магазина с молоком и рогаликами. Потом он много читал про эдипов комплекс и где-то встретил строку, что это «порочный неестественный результат материнского попустительства». Но взаимоотношения с отцом эта неясная формула не исправила.
Неудавшийся итальянский жених долго горевал (Марина ему очень понравилась), и ее матушка решила: не получилось со старшей дочерью, так получится с младшей. Вика приехала в Сицилию и понравилась Луке еще больше, да к тому же родила ему близнецов, как две капли воды похожих на кареглазого прадеда Луки, пронзительно смотрящего с портрета в гостиной.
– Да, мама, в двухтысячных мы не знали о сыре рикотта и были рады малосольной брынзе, – вяло ответил Сережа и вернулся в телефон.
Не заметив, как закончил школу, он решил не поступать в Тирасполе (слишком близко к родителям), а поехал в Рыбницу и учился на дизайнера. «Лучше рисовать, а не обещать», – думал он, и брался за очередной заказ веб-сайта, вспоминая о до сих пор не законченных воротах его отца с собакой-волком посередине. Денег он у родителей не просил, да и свиную тушенку, которую брать отказывался, вызывая удивление родителей. Когда он этой зимой сильно заболел, его девушка Алина, варя имбирный сбитень с лимоном, рассказывала: «Не хочу жить, как мои родители. Папа всегда больше любил свой «Пассат», чем маму, а мама и вовсе сошла с ума и каждый день пылесосила ковры, в том числе и те, которые висят на стенах. Потом папа решил поменять машину и уехал работать в Польшу вместе со старшим братом, и мама однажды сказала мне: «Как я от него устала». Но ежедневно пылесосить ковры не перестала. Мне кажется, наши родители, когда мы были маленькими, думали, что гнались за двумя зайцами, а на самом деле убегали от собственной тени».
Мужчины – отец Сергея и Лука – как раз дожарили костицу. Лука с Викой приехали из Италии в гости, и Сережа искренне не понимал и не принимал своего отца: как он может улыбаться и веселиться с этим Лукой, пусть он даже хороший человек и занял ему денег на то, чтобы перестроить гараж? Сережа поднял карие глаза на отца и понял, что у того зеленый цвет глаз. Он и подумать не мог, что сын далек от него, как Сатурн далек от Солнца.
Все мы знаем, что такое дежавю, но существует еще и жамевю – это внезапно наступающее ощущение того, что хорошо знакомый человек кажется совершенно неизвестным. «Серега, а ты все в телефоне сидишь? – слышит он незнакомый голос отца. – Ты этими сайтами много не заработаешь. Вон, сын Афанасьича уехал в Чехию, поехал бы с ним тоже, чем ерундой заниматься. Ты вообще мясо будешь есть или в вегетарианцы записался?»
Андрей Павленко.