Воспоминания детства сродни небольшому шраму на руке: в жизни не вспомнишь, откуда он появился, но никогда не позабудешь, что он у тебя есть.
Иван, пятилетний, мечтающий о наборе игрушечных солдатиков, шел с отцом домой в их коммуналку, в то время как Прокоп, вечно пьяный, играл на пошарпанном деревянном столе у детской песочницы с собутыльниками в карты на деньги. Бумажки, на которых были нарисованы диковинные мужчины и женщины, безумно заинтересовали мальчика.
– Даже не смотри в ту сторону, – осек его отец. – Будешь в карты играть – станешь таким же пьяницей, как Прокоп.
С тех пор Иван никогда не брал в руки карты и не знал, что дама бьет валета, а туза следует держать в руках до конца, но и его побьет козырная шестерка. Друзья звали его Иваном, но в семье – на молдавский манер – Ионом, да и между собой говорили только по-молдавски. При этом он держал в уме, что ион – это еще и атом с электрическим зарядом, а каким – знают только те, кто хорошо учил физику. Ивану физика не давалась, зато давались языки: однажды он подсказал дорогу до гостиницы выпившему французу, который невесть как оказался у клеверного моста.
Со временем дела у отца Ивана, промышлявшего кровельным настилом, пошли в гору, и они купили большой дом на окраине города. «Вы растете, и дом вырастет вам под стать, – говорил отец, когда в гости приходили нанаши. – Я построю второй этаж, где будет Ванька с женой и детьми жить. А Мишка – он самостоятельный, ему этого и не надо». Ивану очень нравилась затея со вторым этажом: в ней он чувствовал некую защищенность семьи от внешних угроз. У него был еще старший брат Михаил, и он не просто бежал впереди паровоза, он гнал этот паровоз взашей: уже к четверти века купил квартиру в Тирасполе, высадил целый сад за родительским домом и завел пару собак бойцовской породы. Про него говорили, что денег у него куры не клюют, завтракает он только яйцами с двойными желтками, а со временем мечтает обосноваться там, где более чем полвека назад побывал прадед, – в Берлине на Потсдамской площади. «Правда, теперь я получу свое без оружия в руках», – хорохорился он. Михаил почти всю жизнь проводил на заработках в Германии, где часто менял работы: с оператора погрузчика на таксиста, с дальнобойщика на личного водителя. Он был вечно недовольным собой Сократом и искал, где поглубже.
Родители в нем души не чаяли и гордились сыном, будто из теста для колобка получился Вертинский. Но одно их беспокоило: у Михаила с женой не было детей и желания их делать. Они все работали и работали, мечтали о немецком гражданстве и новой жизни, и потомству в этих мыслях места не было. Отец, конечно, огорчался: у его сестры уже четыре внука, а он словно белая ворона в их селе: сколько бы ты ни построил этажей в своем доме, а на исходе жизни молдаване оценивают твою успешность количеством внуков.
Однажды, когда Иван как обычно сидел за компьютером и считал дни до конца холодов, старший брат зашел к нему и сказал: «Пора бросать эти игрушки. Тебе уже 22, а ты все еще не бреешься. Поехали со мной в Германию, там твои усы будут расти в три раза быстрее». И тот, чувствуя, что теперь он уже не до конца уверен, на какое имя откликаться, Иван или Ион, поехал. Это были самые странные пять лет в его жизни. Он ходил на работу, брал сверхурочные, ел жареные колбаски с клецками и пивом, ложился спать. И так каждый день. Осматривать достопримечательности не было ни времени, ни желания. Однажды они с братом и его женой поехали к Бранденбургским воротам. «Не каждую стену стоит рушить – никогда не знаешь, что за ней тебя ожидает», – сказал Иван, глядя на историческое для немцев сооружение. «Да будь твоя воля, так ты бы вообще всю жизнь провел в четырех стенах, – передразнила его невестка. – Море не любишь, горы тоже. Что тебе вообще нравится? Не вытащи тебя сюда Михаил, так бы и провел свою жизнь на выдуманном втором этаже, о котором мечтает ваш отец».
В мае жизнь в Германии ему настолько осточертела, что он решил не без символизма вернуться на родину. Впрочем, если кто здесь и одержал победу, так это жена брата, которая вила из него веревки, а каждый вечер был похож на сценическую постановку «Будденброков» с взаимными претензиями и шкурой неубитого медведя в качестве ужина. Иван приехал в Тирасполь с острым чувством, что все женщины одинаковы не только ночью, но и днем. Сразу по возвращении он попал на свадьбу двоюродного брата, где под задорный ритм «Дулче винул» многочисленные родственники, дыша на него винными парами, перекрикивали музыку: «Ты следующий!». Мать же, то и дело хватая за рукав, подводила к дочке соседей и пыталась познакомить, намекая на то, что вот такая невестка ей и нужна – чтобы говорила так тихо, будто хочет, чтобы ее слышали только духи.
Он не знал, стоит ли оно того – быть следующим. Все вышло не так, как надо: он без труда нашел работу переводчика, однако ему казалось, что за эти пять лет разучился понимать даже родной язык. «Даже два брата могут быть замешаны из разного теста, – думал он. – Есть люди, которые сходят с разных страниц, но одной и той же книги. А есть люди, которые сходят с разных страниц разных книг».
В конце лета он по своему любимому обычаю проводил время за компьютером, и под вечер к нему зашел отец. «Опять будет говорить о семье и детях, – поморщился Иван. – Старшего удержать не смогли, так они надеются на мою плодовитость». Но отец завел другой разговор: «А почему ты никогда не заходишь на второй этаж? Вы вольные птицы, но выше потолка так и не смогли прыгнуть. Пока ты был там с братом, я строил то, чего нельзя купить. Помнишь, как мы мечтали, когда ты был маленький, что там будет большая комната с раритетными игровыми автоматами и приставками?». Иван немало удивился. А ведь действительно, он даже не вспомнил о втором этаже и даже не поднимался наверх.
«Мне придется менять себя, – думал он, сидя на втором этаже, на своей старой тахте, на которой он спал еще ребенком в коммуналке. – И почему родители не выкинули ее? Любят они старую мебель. Я, наверное, тоже люблю. Ломать не строить. Научиться возводить стены, не оставаясь при этом в одиночестве, – вот что по-настоящему важно. Эх, жалко Мишу, у него как будто все этажи нулевые. Не поймет, пока не приедет хоть на неделю домой и попадет на второй этаж. Интересно, если бы моим отцом был Прокоп, а матерью – одна из его четырех жен, я бы, как и он, шел в кусты и лежал там до утра? Как хорошо, что я так и не научился играть в карты!».
Осенью пришло время рассмотреть все свои шрамы, учиться клеить обои и посадить каштан во дворе его семейного дома.
Андрей Радловский.