Есть в образе Гагарина нечто непостижимое, не вписывающееся в рамки одной лишь космонавтики. «Гагарин и Королев, – отмечает писатель Юрий Нагибин, – сотворили величайшее чудо века». «Мы жили в героическую эпоху, когда свершались великие открытия… Мы нашли и покорили атомную энергию, мы покоряли реки, сокрушали горы, спускались в недра земли, в морские глубины, штурмовали космос», – говорили в обращении к потомкам тираспольчане в 1967 году. Космос был, таким образом, большой надеждой человечества. Успех Гагарина окрылял.
О первопроходце много написано, однако – удивительное дело! – кроме самого факта выхода в открытый космос и гагаринской, как бы мы теперь сказали, «голливудской» улыбки, мало что вошло в сознание потомков. В Гагарине есть что-то от супергероя, настоящего, невымышленного, наделенного сверхспособностями. Но, увы, поскольку никто из нас супергероем не является, возникает известный барьер (по законам литературы, читатель всегда должен находить в тексте что-то свое, понятное, близкое лично ему). Герой, иначе говоря, остается закрытым для восприятия.
Гагарин слишком много значил для современников, в него верили, своей победой он словно бы утверждал светлое, счастливое будущее всего человечества, полное невероятных возможностей и открытий. Он, как Прометей, принес людям свет знания, спустился с заоблачных высот, сошел с радостной, благой вестью, и оттого образ его имеет религиозное значение. В атеистические времена принесенная Гагариным весть о могуществе человека иначе и не могла восприниматься – то была своеобразная замена евангельской истины.
«К Гагарину был прикован взгляд всех современников, ему выпало редчайшее счастье быть любимцем века, – находим в произведениях тех лет. – На него смотрели с восторгом, удивлением и нежностью темные, светлые, узкие, круглые, раскосые, молодые, старые глаза».
В ярчайшем сиянии, окружавшем Гагарина, не могли быть заметны какие-то биографические подробности. Герой выше конкретных обстоятельств собственной жизни, его подвиг – превыше всего. Детство Юрия прошло в военные годы в селе Клушино на Смоленщине. Ребенком он пережил оккупацию. В книге «Рассказы о Гагарине» Юрий Нагибин сообщает, каким Юра был мальчиком, рассказывает просто, доступно. И всё равно отсвет будущего героизма уже лежит на этих строках. Юра на редкость смел, защищает слабых, в семилетнем возрасте уже фактически ведет подпольную борьбу. Все персонажи в его окружении неизбежно мельчают, тускнеют. Сама природа выделяет его из общего строя, благоволит: «Какого же памятника заслуживает добрая русская корова, вспоившая своим молоком прекраснейшего сына нашего века» (корова здесь сравнивается с мифической волчицей, вскормившей Ромула и Рема). И о нем же, курсанте Саратовского аэроклуба: «Гагарину принадлежали и синь бескрайнего неба, и легкие светлые облака, и ширь земли далеко внизу».
Всё озаряет приветливый, светловолосый паренек, но к этому свету примешана и необъяснимая тревога. Даже его любовь к небу, мечта стать летчиком рождена сбитым над родным селом краснозвездным самолетом в первые дни войны. «…Перепрыгивая с кочки на кочку, добрался до утопшего самолета и залез внутрь. Занял место пилота, положил руки на штурвал и… Вот тогда в мертвом, черном самолете почувствовал он небо, полет, крылья».
Жизнь словно пытается пронести мимо чашу славы и одновременно чашу страданий. Гагарин поступает в индустриальный техникум, собирается, в духе времени, стать литейщиком. Не стал, выбрал авиацию, звезды к себе потянули. Читаем: «Юра был странный мальчик. Всё приставал: «Мама, почему звезды такие красивые?» – «Народ их божьей росой зовет, – отвечает мать, – или божьми слезками». – «Нет, – качает головой Гагарин. – Кабы бог был, не было бы у нас немцев». Не отдал он богу звезды».
Действительно, странно: «Не отдал богу звезды» – как это может быть? Не отдал тому, кого нет?.. И тут снова в чертах героя проступает нечто прометеевское, ибо Прометей не только, не просто друг людей, он еще и богоборец.
Гагарин тоже проник за черту, тоже возвестил о невиданных прежде человеческих возможностях, чем в определенном смысле нарушил установленные правила игры, и тоже пострадал. Его безвременный уход, обстоятельства авиакатастрофы на протяжении десятилетий были окружены всевозможными домыслами. Потому что… потому что, в принципе, не понятно: как герой такого уровня, практически сам бог, может умереть.
Путь Гагарина уводит к запредельному, это дорога к звездам. Парадоксально, и всё же собственно звезд Юрий Алексеевич не видел. Когда космонавт Герман Титов вернулся из своего полета, он сказал Юрию: «А ты знаешь, звезды в космосе не мерцают». Гагарин чуть притуманился. «Не успел заметить, – ответил со вздохом. – Всего один виток сделал». – «В другой раз приглядись». – «Да уж будь спокоен…».
«Но не было этого другого раза, – вздыхает писатель Нагибин, – а Гагарин сам стал звездочкой в золотом шатре небес».
И тем более странно, что к опыту пионера космоса иной раз прибегают, когда разговор заходит на религиозные темы: «Гагарин в космос летал, бога не видал». Да как же с богом-то быть, когда и звезд как следует не успел рассмотреть славный сын своего Отечества, при всем значении совершенного им подвига.
Николай Феч.