Домой Общество Житейские перекрестки Между фортепиано и шифоньером

Между фортепиано и шифоньером

0

Перефразирую Виктора Цоя: «Все, что мне нужно, – это несколько слов и место…», куда поставить пианино. А слова… – слова, чтобы объяснить, какие думы терзают «великого кобзаря».


По наследству ко мне перешел антикварный немецкий инструмент. Стоял он некогда в фамильном доме, который давно снесли. В нем, в этом доме, жило несколько поколений предков; сто лет истории, вплоть до конца ХХ века, с ним связаны. От саманного строения по ул. Котовского осталось всего несколько посаженных дедом акаций (да и то с недавних пор в качестве пней). На месте родового гнезда – детский сад. Инструмент, стало быть, служит единственным связующим мостом, в каком-то смысле заменяет целый дом.

Последние лет сорок (то есть ровно столько, сколько автору этих строк) антиквариат находился в отцовской малогабаритке. Квартиру продали, пианино, прибегнув к помощи четырех трезвых грузчиков, перевезли на ул. 1 Мая. В двухкомнатную. Но вот беда – поставить некуда, сколько ни пытались. Так и стоит пришельцем в общем тамбуре; черное, как ночь, с бронзовыми готическими буквами, смущая хозяев и соседей (соседи хорошие, пока молчат).

Как быть? В семье музыкантов нет. Если, конечно, не принимать во внимание мою многолетнюю приверженность к тяжелому року. Когда-то на пианино играла бабушка, выпускница Тираспольской женской гимназии Ванда Люциановна Феч, в девичестве – Маньковская. Дочь известного в городе врача. Писатель Владимир Полушин упоминает о нем в книге «Тирасполь на грани столетий»: «…В лазарете работал еще один замечательный врач, прослуживший много лет в Тирасполе и умерший, спасая больных во время эпидемии тифа в 1919 г. Это был доктор Люциан Адамович Маньковский». Фортепиано и было приданым его дочери.

Музыкальную солянку на пианино, или попурри из Чайковского, Моцарта и одесского шансона, мог выдать на-гора мой отец. Шесть лет в музыкальной школе без всякого проку проучился ваш покорный слуга. Впрочем, как уверяет педагог Анна Павловна Накрайникова, что-то я все-таки должен был почерпнуть, в плане общего развития.

Утешаю себя мыслью, что некоторые музыканты самостоятельно овладели инструментом, как, например, джазовый саксофонист Орнетт Коулман (в возрасте тридцати трех он вдобавок освоил трубу и скрипку). Иные вовсе не учатся, а все же играют. Вдохновляет пример клавишника, композитора Брайана Ино, который, как говорят, толком не знает ни одной ноты.

В свободной исполнительской манере, полагаю, что-то есть. Извлекая наугад из своего «немца» глубокие (низкие) и прозрачные (высокие) звуки, воображаю, как Ино придумал «эмбиент», один из наиболее интересных современных жанров.

Да, если хотите знать, одно звучание дорогого стоит, создает в доме неповторимую, фантастическую атмосферу. Учитывая же, что в нем запечатлелась история моих предков, найти место следует при любом раскладе.

Добавлю, что непосредственно перед освобождением Тирасполя в 1944 году оккупанты пытались вывезти награбленное по железной дороге. Прибрали к рукам и наше пианино. Но погрузить не успели. Так и вмерзло оно в лед на вокзале. Дворовые мальчишки, разведав, что к чему, сообщили семье. Они же и помогли всей гурьбой доставить инструмент назад на санях.

«Так неужели мы теперь места в квартире не найдем?» – риторически обращаюсь к жене во время очередного семейного совета. Да, отвечают резонные люди, но тогда придется избавиться от шифоньера. Где вещи держать? Вот незадача. О всесильный быт! Между фортепиано и шифоньером я зажат, как Мюнхгаузен между львом и крокодилом.

Лев – царь зверей. Он, по идее, должен победить. Пианино тоже королевское. Называется: «C.J. Quandt, Berlin… Hohenzollern». Гогенцоллерны – германская династия швабского происхождения. Внутри, на деке, можно видеть корону. Грузчикам, по их чистосердечному признанию, всякое антикварное добро приходилось тягать, а такого, однако ж, не видали.

Но, подозреваю, и шифоньер имеет некоторые шансы на успех – все простое, как принято считать, более жизнеспособное. Стою вот и голову ломаю: какой выбрать путь, чем пожертвовать? А дети, они тоже стоят, смотрят. И уже присматриваются к моим книгам: куда, мол, их девать, когда вырастем…


Николай Феч.

Фото www.livemaster.ru

Exit mobile version