Вера Михайловна Тарасенко из города Слободзеи прислала в редакцию письмо, в котором рассказала о том, какой была жизнь её родных во время оккупации. Наш корреспондент подготовил по этому письму материал.
Немцы ненавидели евреев, вылавливали их, загоняли в гетто и убивали. Наша семья, вернее, мои дедушка и бабушка Калин Федотович и Акулина Лукьяновна Марковы, у себя дома скрывали молодую женщину-еврейку, звали её Фаня.
На чердаке дома хранили сено, и Фаня обычно в нём пряталась. Вход на чердак был изнутри дома, в сенцах. Однажды румыны уже подходили к дому, когда дедушка увидел их в окно. Фаня заметалась по комнате: куда же спрятаться? Бабушка взяла её за руку, подвела к печке и сказала: «Быстро залезай в дымоход и стой тихо». Фаня была худенькой и мгновенно встала в дымоход, а бабушка закрыла печь и сама заслонила её спиной, держа на руках младшего сына. Фаня стояла не шелохнувшись, еле дыша и сдерживая кашель. Румыны зашли, везде проверили, нет ли кого чужого. На чердаке, в сараях поискали, никого не нашли и ушли. Тогда Фаня вылезла из печки, была она вся чёрная, в саже. Как потом рассказывала наша тётя Агриппина, старшая папина сестра (она в войну жила у бабушки со своими тремя детьми), они смотрели на Фаню и не знали, то ли смеяться, то ли плакать. И вместе с ней и плакали, и смеялись, что всё обошлось. Потом нагрели воды и отмывали её от сажи. Восхищаюсь своими родственниками, их добротой, смелостью и умением сочувствовать. Ведь они рисковали и собой, и своими детьми и внуками.
Дедушку моего на фронт не взяли в силу возраста, он был 1883 года рождения. В это время в доме Марковых жили дети: дочь Агриппина – 30 лет, сын Андрей – 15 лет, сын Коля – 2 года. Внуки: Рая – 10 лет, Лена – 3 года, Толик – 10 месяцев. Но Бог миловал, все остались живы. И они, и Фаня. Вынесли все трудности: и холод, и голод. Как рассказывала бабушка, варили лебеду, сушили её, перетирали в порошок, добавляли немножко муки или крупы и пекли лепёшки. Весной, как только на деревьях появлялись листочки, срывали вишнёвые, сворачивали в трубочки, макали в соль и ели. А когда начинала зреть вишня, это был праздник, все радовались. А потом была Победа. Трогательные рассказы родных о жизни во время оккупации невозможно слушать без слёз.
Расскажу такой случай. Мой папа Михаил Марков в 17 лет ушёл на фронт, и когда их часть попала в окружение, командир дал приказ маленькими группами пробираться к себе домой. Так папа после долгих мытарств вернулся в Слободзею, оккупированную немецко-румынскими военными. Родительский дом был рядом с расположением воинской части, в которой находились в это время румыны, и папе пришлось жить у двоюродной сестры. Её дом был на краю села, у речки (на лиманчике, как называли это место). Папа помогал ей по хозяйству, пас корову далеко в поле за селом. Он был худенький, похожий на подростка. Однажды в поле наткнулся на нашего парашютиста, у которого, как оказалось, была сломана нога. Под покровом ночи папа с другом перенесли его в дом родственницы и там лечили, выхаживали. Когда лётчик уже смог самостоятельно ходить, папа вывел его далеко за село, в безопасное место. О парашютисте отец знал только то, что его зовут Саша и что он из Москвы. Больше о себе тот ничего не рассказывал. Папа называл его «Сашка-москвич». Отцу очень хотелось знать, остался ли жив этот человек, смог ли он перейти линию фронта. Наша родственница Татьяна Филлиповна, смелый, добросердечный человек, тогда мама маленького сынишки, не оставила человека пропадать в поле. Помогла ему выйти к своим.
В те годы в селе Парканы в школе был развёрнут концлагерь. Территорию школы обнесли колючей проволокой и держали всех пленных на улице, на жаре. Среди них был и муж нашей соседки тёти Нади, Надежды Фёдоровны Куличенко, который ранее служил офицером на заставе. У них была маленькая дочка Света. Пленным был и отец нашей односельчанки Любови Владимировны Барышниковой. Она родилась вскоре после того, как он попал в плен. Любина мама, молодая женщина Полина Барышникова, взяла маленькую Любу, завёрнутую в одеяльце, набрала еды и вместе с тётей Надей и другими женщинами, у которых мужья были в этом концлагере, отправились пешком в Парканы. Придя на место, они через колючую проволоку перекидывали продукты пленным, несмотря на крики и угрозы охраны. А Любина мама показывала мужу маленькую дочку. Так через проволоку он её увидел в первый и последний раз. С войны он не вернулся, как и муж тёти Нади. Дочка Света заболела и умерла, так как не было лекарств. Соседка часто вспоминала дочку и мужа и плакала. Любовь Барышникова о своём отце знала от мамы. Они вместе, а когда мамы не стало, Люба уже одна приходила к памятнику погибшим воинам в День Победы. Возлагала цветы и поминала погибшего отца, раздавала детям конфеты, печенье, пирожки.
А вот воспоминания из моего далёкого послевоенного детства. Детьми мы часто играли во дворе. По нашей улице нередко проходила одна странная женщина. Она была молодой, но одевалась, как бабушка. На ней была длинная чёрная юбка до пят, кофта тёмного цвета, голова повязана тёмным платком. Она шла и что-то тихо говорила про себя. Можно было разобрать только слова: «Федя, мой Федя…». Мальчишки дразнили её, смеялись, показывали ей язык, чтобы она за ними побегала. Она и в самом деле пыталась их поймать, но потом уставала и шла дальше, бормоча тихонько о своём Феде. Я спросила как-то бабушку, почему эта женщина такая странная. Бабушка мне объяснила, что её зовут Анюта, что они с её парнем Фёдором поженились перед самой войной. Он ушёл на фронт и погиб. Она не смогла пережить такое горе и сошла с ума. Анна никому ничего плохого не делала, жила в своём доме с матерью и только всё время вспоминала о любимом Феде…
Письмо читала Мила ИВАНОВА.
Фото из семейного архива.
Газета №128 (7754) от 15 июля 2025 г.
