Согласен, в названии есть нечто, с точки зрения русского языка, неправильное. Но не торопитесь линчевать автора. Попробуем разобраться, что к чему.
Еще в бытность мою редактором отдела писем, к нам в «Обозрение» устроился один парень, Степан Бабуеч. Собственно, «устроился» – не вполне подходящее слово. Его определенно устроили, по протекции… Об этом говорили все: слишком бросалось в глаза. Степан, при всем к нему уважении, не то чтобы не умел писать, он, скорее, писал на свой, неповторимый лад, что никак не вязалось с редакционной концепцией, да и вообще. Издание-то у нас было массовое, политическое, с уклоном в аналитику, а хлопец все норовил погрузиться в «гонзо-журналистику».
Спору нет: такое направление имеет право на существование. Для «гонзо», если кто не в курсе, характерна преувеличенная субъективность. Но тут был и вовсе особый ракурс, доходило до смешного: Бабуеча отправляли на задание, скажем, на театрализованный штурм крепости, а он, упустив большую часть событий, сосредотачивался на описании отдельно взятой лошади, на которой восседал гренадер.
Редактор цепенел от несусветного «гонзо», но Степе прямо об этом не говорил (только нам, по большому секрету). А мы… мы решительно недоумевали: за что его только держат? И, разумеется, в своем кругу подтрунивали над горе-журналистом. Между прочим, не всегда по-доброму.
В коллективе ходили доморощенные анекдоты и тому подобные рифмованные строки. Вот, например: «Ему всего важнее конь// Он – наше все, его не тронь!». Или другой вариант: «Луч в темном царстве, два луча// Зовем на бис Бабуеча».
Что удивительно, когда эти и иные колкости достигали Степиного слуха, он нисколечко не обижался. А только вежливо, впрочем, как и всегда, настаивал на том, что его фамилия не склоняется. Невинное пожелание, однако нарушает нормы русского языка.
Ох уж эти нормы… Стилистика Бабуечевых опусов – отдельная тема. Степан употреблял большое количество прилагательных, слабо тянувших на эпитеты. Что-то в духе: «Гренадерская лошадь смотрела на меня вопросительным, многотрудным и уклончиво-стыдливым взглядом». Тогда как еще Бабель, кажется, заметил, что лишь великие могут себе позволить более одного точно найденного эпитета.
Отсюда вынесенный коллегами вердикт: «Перед прочтеньем лучше сжечь// Так пишет Степа Бабуеч!». Обидно? Больно? Ничуть! Главное – «моя фамилия не склоняется». Степан мог быть доволен. Ну и мы рады стараться: «Его писанья просто жесть// Он графоман, каких не счесть» и так далее.
Скажу прямо: сперва новичок всем откровенно досаждал. Потом привыкли.
Начальство тоже как будто сориентировалось – стало использовать Бабуеча сообразно творческим наклонностям; когда, скажем, необходимо описать шикарную обивку стульев на торжественном собрании в Федерации профсоюзов.
По иронии, стоило обществу, сделав над собой усилие, отвести «кадру» специальную нишу, повесить ярлык, как открылось очевидное. Бабуеч – сын «того самого Бабуеча»! То есть одного из самых уважаемых, известных в городе людей. Эдуард Бабуеч – владелец сети магазинов, ресторанов, кафе и еще Бог весть чего. Нет, вы подумайте! Ответ все время был на поверхности, как в романах Дэна Брауна. Но ведь в конспирологии и всегда эдак: если хочешь что-нибудь спрятать, спрячь у всех на виду.
Понятно, «Многие из нас// Признали гения тотчас». О том, чтобы «подтрунивать», и речи нет. Собственно, злополучный автор всех этих виршей покаялся и, недолго думая, посвятил герою пламенные строки: «Сатира острая, как меч// Так пишет Бабуеч!».
Напрасная, доступная каждому лесть! Насколько мне, его биографу, известно, Бабуеч в жизни не писал никакой сатиры.
Петр Васин.