В здании Третьяковской галереи на Крымском валу можно видеть картины М. Ларионова тираспольского цикла. Нельзя быть тираспольчанином и, глядя на них, не воскликнуть, оборотившись к посетителям: «Господа, я, я из Тирасполя. Ларионов – мой земляк. Глядите (судорожно нащупываем в кармане смартфон), вот это Тирасполь, на этих улицах, под этим солнцем Михаил Федорович задумал и создал свои шедевры».
Милый Тирасполь, по его собственным словам, «самый прекрасный город на земле», Ларионов увез в своем сердце и на чудесных полотнах в Москву, а затем – в Париж. Тирасполь стал Ларионовым, а Ларионов – Тирасполем. А вот это я на фоне старой архитектуры города (ещё недавно существовавшей). Я с Мишей Ларионовым!
Старые дворики и их обитатели, тенистые улочки и скверы, островок стометровки, стремительно уходящий в прошлое, Семеновский бульвар… – щемящее чувство, старинная любовь. Что тут скажешь! И только кружит голову, больно ранит сердце запах цветущих акаций – наяву ли, во сне или (и) на картинах Ларионова.
Верхушки акаций
Родился всемирно известный художник не где-нибудь, а здесь. Сие счастливое обстоятельство дает приднестровцам право говорить: «Наш Ларионов», «Миша…».
Конечно, при других обстоятельствах Ларионов мог родиться не здесь, а где-нибудь. И тогда было бы всё по-другому. Но – хвала Создателю! – вышло иначе. Мысль эта сколь простая, столь и неординарная, требует прочного усвоения. Уже хотя бы потому, что с Тирасполем связан один из самых плодотворных периодов в творчестве художника. Юг, южный колорит, богатство палитры, солнце – вот исток здорового, жизнеутверждающего начала, коим наполнены ларионовские шедевры. Самые простые, но вместе с тем и самые дорогие нам вещи сделали Ларионова таким, каким он стал: близким и понятным каждому, а в особенности нам, южанам.
Парадокс знаменитого авангардиста-бунтаря заключается в том, что, будучи выдающимся новатором своего времени, он один из немногих, кто не нуждается в услугах переводчиков-искусствоведов. Дескать, вот вы думали, что черный квадрат – это просто черный квадрат, а на самом деле (надуваем щеки) это… черный квадрат.
Ларионов не таков. Мастер эпатажа, идейный вдохновитель и участник «Бубнового валета» и «Ослиного хвоста», отец русского авангарда, художник-примитивист, изобретатель «лучизма» неизменно теряет при любой попытке приложить к его творчеству инструкцию по применению. Ларионов – это Ларионов. И ничего тут объяснять не требуется. Помните из «Мастера и Маргариты»: «А никаких доказательств и не нужно».
(Мысленно я уже покончил с биографией классика русской живописи ХХ века, но на бумаге ещё не успел этого сделать).
Бульвар в Тирасполе (Пейзаж при свете луны)
Итак, появился на свет создатель лучизма (думаю, Малевич должен был родиться ночью) по новому стилю 22 мая 1881 года в Тирасполе. Забегая вперед, отметим его 135-летний юбилей… Пардон, отметим, что у Ларионова всегда был свой стиль, свой почерк. По словам искусствоведов, никому, кроме импрессионистов (на раннем этапе), южного солнца, многонационального русского народа, детей и самого Ларионова, Ларионов никогда не подражал.
Кстати, об искусствоведах. Один такой знаток – «Убивать надо таких знатоков!» – писал о картине Михаила Федоровича:
«Площадь провинциального города», несомненно, натурная работа. Не часто встречаются картины подобного формата: она квадратная. Это придаёт полотну законченность и равновесие, которому не мешает диагонально решенная аллея, обсаженная деревьями. Масляная живопись этого полотна по-акварельному легка. Её холодный колорит можно было бы объяснить утренними часами города, если бы не энергичная дневная суета людей. Именно в том, как трактованы люди, лошади, собаки, наблюдается добрая ирония уже давно жившего в Москве художника».
Очень глубокая мысль насчет квадратной картины («картина хорошая, потому что она большая», – сказал бы Мистер Бин), но я о другом. Вопрос: в чем ученый муж подметил «добрую иронию»? Абсолютно все фигуры на картине предстают в элементарно-обобщенном виде (как у импрессионистов и постимпрессионистов). Впрочем, на то он и ученый. Однако если придерживаться подобной логики, выходит, что жизнь Ларионова в Москве стала для художника неким продвижением по службе, что якобы позволяло ему смотреть на земляков-провинциалов свысока, «с доброй иронией». Тогда как очевидно: всё самое лучшее, чистое, лучистое, вечное, что есть в работах Ларионова, включая и отменное чувство юмора, он приобрел здесь, в уездном Тирасполе, а не в каком-нибудь там Париже, где имел неосторожность умереть.
Таким образом, Михаилу нужно было не вытравливать из себя «провинциала», мучительно силясь скрыть происхождение, а бережно сохранять, культивировать то, что он вывез из родного города (имея в виду и южное солнце, и талант, и сами работы), гордиться всем этим, что он и делал: «Ты ж одессит, Мишка, а это значит…».
Уже хотел было сдуру вернуться к биографии художника, рассказать, где, у кого, с кем и, главное, как он учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, как бунтовал, эпатировал публику, но вовремя остановился. Ларионов – это Ларионов. Только картины, только солнце.
Вселеночка. Лучистая композиция
«Ларионов был художником универсальным: он мог всё, – продолжаю маниакально, как бультерьер, цитировать упомянутого искусствоведа, –писать картины, создавать скульптуру, писать театральные декорации, делать иллюстрации к книжкам поэтов-футуристов, основывать новые художественные направления («лучизм»)».
«Господа, Ларионов был художником, настоящим художником, и этого вполне достаточно, – говорю я. – Быть настоящим – значит быть самобытной, аутентичной, автономной вселенной образов, чувств, животворящих импульсов». И Ларионов животворящ. «Он весь – дитя добра и света, он весь – свободы торжество!». Кажется, всякий, кто прикасается к Ларионову, зеленеет, наливается соками, набухает почками (аналогию с черным квадратом вы можете провести сами).
Ларионов – не да Винчи и не Моцарт. Он, по крайней мере мнимо, досягаем и осязаем. Из этого источника хочется и можно пить, не сильно заботясь об антураже, канонах, манерах. С ним хочется дружить, балагурить в одной компании, составлять одну композицию, один (двойной) портрет. Даже разрушая стереотипы, преодолевая «духоту академий», Ларионов не становится на скользкий и тупиковый путь нигилизма, неизбежно ведущий к черному квадрату. Да, он идет в авангарде, он сам авангард, но никогда – Герострат. Он и разрушает, и строит играючи, беззаботно, как дитя.
Фруктовая лавка
Живопись Ларионова вкусна. Сам он бы ещё тем фруктом. Мы, любители фруктов и ценители талантов, таким его и любим, и ценим. А яблочко от яблони, как говорится… Не первый год в Тирасполе проводится Ларионовский вернисаж. Лучшие художники Приднестровья выставляют по такому случаю свои самые «ларионовские» произведения. Вот и в юбилейном, 135-м со дня рождения художника году, художники не подкачали. На выставке можно видеть не менее четырех десятков добротных работ, выполненных в различной технике (от живописи до компьютерной графики).
Назову лишь некоторые, запомнившиеся и полюбившиеся: Л. Грекул «Ритмы города», «После дождя», П. Китаев «На красной планете», Е. Иовица «Осенний букет», «Православные Кицканы», серия работ Н.Пономаренко, посвященных Ларионову, Г. Спицын «Жизнь прекрасна, я свободен!», С. Панов «Весеннее одиночество», «Конец серебряного века», О. Иванова «Битва», О. Болтнев «Ящик яблок», Колобнева А. «Страсть», А. Черевков «Бах», «Однажды в Коблево», «Натюрморт», «Светает»…
Петух и курица
Риторический вопрос, что было раньше, яйцо или курица, применительно к Ларионову может звучать так: что способствует чему – Ларионов популяризации Тирасполя или Тирасполь пониманию Ларионова? Так или иначе, художник с мировым именем – наш культурный бренд и одновременно, по словам протоиерея Андрея Ткачева (сказано о Третьяковской галерее в целом), наш культурный код.
Если немного помечтать в этом направлении, можно вообразить Приднестровье Меккой культурной жизни, эдакой Шамбалой мира искусства (даже не напоминайте про Новые Васюки). Шутки шутками, но для этого у нас, как будто, есть всё необходимое: геополитическое положение – мост между мирами (восточным и западным), традиции поликультурализма, Ларионов, прекрасная природа, прекрасная учебная база, прекрасные художники и, в целом, огромное количество на душу населения творческих людей. Есть Приднестровский государственный институт искусств, картинные галереи, музеи, памятники истории и архитектуры. Был опыт создания Центра изобразительных искусств имени Ларионова. К большому сожалению, временно (будем надеяться, что так) не функционирует художественный салон. А если задавшись целью, собрать воедино все ресурсы, объединить силы, результат может быть весьма многообещающим. В любом случае нужно дерзать. Именно так поступал Миша Ларионов. А он с нами – одна плоть.
Вообще, обращаясь к имени признанного гения вот так, запросто, мы, приднестровцы, вовсе не хотим сказать, что у нас таких, как Ларионов, – пруд пруди (хотя, таки да, их есть у нас), что мы сами столь же талантливы и всегда в авангарде. Просто так мы чувствуем. Такими он нас и любил. И потому «Автопортрет с Мишей Ларионовым» столь органично смотрится на «Ларионовском вернисаже».
Отрадно сознавать, что любовь тираспольчан, проявляясь по-разному, с течением времени приобретает всё более зримые формы. Это и сам «Ларионовский вернисаж», и Центр изобразительных искусств им. Ларионова, и одноименный ресторан, и разнообразная печатная продукция. А недавно, как сообщает корреспондент газеты «Приднестровье», на улице Ларионова в Тирасполе состоялось открытие памятной доски. Здесь же прошла выставка копий картин Ларионова. Одновременно были подведены итоги детского конкурса «Подражая Ларионову», в котором приняли участие свыше трехсот юных приднестровцев.
Сам автор «Верхушек акаций», «Бульвара в Тирасполе», «Вселеночки», «Фруктовой лавки», «Петуха и курицы» и, конечно, «Креветок», скорее всего, с доброй иронией отнесся бы к попыткам увековечить своя имя. Слишком он был текуч, животворящ и лучист. Но ничего не поделаешь, людская благодарность, не зная границ, требует некой монументальности.
Креветки
(вместо эпилога)
«Несомненно, подражать абстракциям нашего земляка весьма сложно, однако детское восприятие более иррационально, нежели взрослое!» – резонно отмечает автор статьи «Как подражать Ларионову», хотя абстракции – это больше по части Кандинского и Мелевича. Подражать можно, но лучше не подражать, а просто быть на одной с ним волне, доверять ребенку в себе.
Что касается памятной плиты – пониманию Ларионова она, конечно же, не способствует. Плита на камне – лишь напоминание о знаменитом соотечественнике, лишь указатель в сторону его замечательных картин. Будь Ларионов нашим современником, он непременно отнесся бы к «увековечению памяти о себе» с юмором и, возможно, написал бы камень с памятной плитой в виде отраженных от него лучей: «Камень. Лучистый этюд». А потом на открытии «Ослиного хвоста», «Кошачьего глаза» или «Свиного уха» изрек бы нечто в духе: «Мы не объявляем никакой борьбы, так как где же нам найти равного противника?! Будущее за нами… Наше зрение устроено так, что мы воспринимаем не сами предметы, а отраженные ими лучи, значит на лучах и сосредоточимся».
В этом, то бишь во всей совокупности манифестов, картин, «Ослиных хвостов», лучизма, декораций к балетам Дягилева, иллюстраций к книжкам футуристов и пр. и пр., весь Ларионов.
P.S. Читающий читатель может задаться вопросом, почему вместо эпилога… креветки. Но, во-первых, я ведь честно предупреждаю: не эпилог, а креветки какие-то. А во-вторых… Забыл.
Николай феч.
