Положив под язык несколько листиков мяты, Юрий Федорович зашел в «Перекресток» недалеко от своего дома в поисках чая. Его душа вот уже вторую неделю страдала от жажды, а во сне он видел корову, которая перестала давать молоко.
Молочный улун, который сестра его второй жены привезла из Вьетнама вместе с аллергической потницей, закончился, а черед новой влюбленности так и не пришел. На полках его поджидали все те же кислотные ягодные «Тессы» со вкусом ледяного дождя, под который он попал после развода, горько-черные, как глаза злой гадалки из его детства, «Ристоны», жасминовые «Гринфилды», словно сваренные из пороха, которым прадед Юрия мутным ноябрьским вечером отваживал лис из поселка. Все вкусы, что Юрий пробовал, неизменно горчили, и с каждым глотком на его голове седел один волос. Ночью он порой даже не мог отличить, обнимает ли жену или собаку, которая поменялась с ним местами и кличет его отправиться в сторожевую будку.
– Странно, что вкус чая зависит от того, кто срывал для него листья, – обратился к нему незнакомец с усами Пуаро и глазами Коломбо, когда Юрий задумчиво стоял у витрины. – Как вы знаете, если их собирал многодетный мужчина, то чай будет отдавать свежеспиленным дубом, а если старая дева, то кедровой живицей. Чай, собранный юной девушкой, пахнет осиным медом, а юношей, который разучился плести небылицы после войны, – кожей его невесты. Чай, как и кошка, сам выбирает человека, а не наоборот, и сегодня вы почувствуете, как его запах проникает в ваши уши и застилает вам глаза!
Удивительный посетитель рассказал Юрию, что в пяти минутах отсюда, в подвале хрущевки, он держит чайный магазинчик, для которого выбирает покупателей сам. У магазинчика не было названия, и когда они спустились вниз, Юрий Федорович поймал себя на ощущении, что это бабка послала его в подвал за кабачковой икрой.
– Это то, что утолит вашу жажду и избавит от бесплодной коровы во снах, – сказал ему Пуаро-Коломбо, протягивая упаковку чая «Вечерний Тирасполь». На нем была изображена подзабытая Юрием городская набережная и закат, который он не видел уже 15 лет – ровно столько, сколько не был в родном городе.
«А может быть, вкус тираспольской набережной окажется сильнее молочного улуна, и я войду в эту реку во второй раз, вопреки всем гадалкам», – подумал Юрий Федорович, заваривая невесть откуда взявшийся в Москве «Вечерний Тирасполь» в воскресное утро. Он пошел гулять с собакой по Красной Пресне и сам не заметил, как вместо этого очутился в парке имени Кирова. По этому подзабытому им парку он ходил в школу, в районе тираспольского вокзала провел своё детство, пока родители не получили квартиру на улице Юности.
«Не может быть, что Пресня так похожа с этим парком, – удивленно размышлял Юрий. – Видно, мое детство догнало мою старость и играет с ней в казаки-разбойники».
В обед он снова заварил ностальгический чай, который на этот раз пах его тетрадью по биологии, где он хранил засушенные тюльпаны, нарциссы и васильки, чтобы подарить их понравившейся однокласснице. Дома не оказалось майонеза для печеночного торта, и он отправился в ближайший «Перекресток». Но что-то вокруг изменилось. Он шел по району Стройтреста, вниз по улице Ленина! Он больно ущипнул себя за мочку уха и подумал, что его настиг сладостный маразм. Однако улицы Москвы продолжили необратимо превращаться в улицы вечернего Тирасполя. «Кажется, эта дорога ведет к Краснопресненской набережной», – подумал Юрий и свернул к зданиям, которые показались ему знакомыми. Вместо Москвы-реки он увидел набережную Днестра, который вот уже 15 лет как перестал ему сниться, и услышал шелест желтых листьев. В Москве в это время уже идет снег и наступают заморозки. «Если уж это и маразм, то я должен насладиться им в полной мере», – решил Юрий. В кармане брюк он нащупал громоздкую упаковку «Вечернего Тирасполя» и сравнил закат на фотографии с огненным закатом перед собственными глазами. Один в один. «Что ж, если магический чай решил сыграть со мной в преферанс, то играть будем не по московским правилам, а в одесскую финку, которую исповедовали мы в 1983-м!» – усмехнулся сам себе пшеничноусый тираспольчанин. То было время уверовавших в Господа физиков, студентов пединститута. Старшекурсники собирались поиграть в преферанс на квартире общего знакомого, которого звали Герш Будкер, а ставкой были волоски из собственных бород. Потому безбородые за карточный стол даже не садились.
Юрий, с трудом продираясь сквозь улицы Тирасполя, перемешавшиеся с московскими, вернулся домой. Изо дня в день он стал заваривать чай, за который он, к слову, не заплатил ни рубля, и наслаждаться тем, что в Москве появлялось все больше переулков и домов из города его молодости. Вместо супермаркета «Магнит» он набредал на «Товары для женщин», а вместо «М.Видео» вдруг натыкался на «Комфорт» в кремовом освещении. На том месте, где в Москве находится посольство США, Юрий увидел Дом пионеров, а по пути на Арбат оказался перед памятником авиаторам. «Когда бы я еще смог побывать на Балке восьмидесятых годов?» – улыбнулся сам себе Юрий Федорович. О своей необыкновенной метаморфозе, о трансмиграции через время и пространство он никому не говорил. Расскажи он, что из Москвы 2018 года неведомым образом переселился в Тирасполь восьмидесятых, его бы чего доброго упекли в психушку (которая находилась, как он прекрасно осознавал, на другом конце города – на Гвардейке). Жена, к слову, тоже пила чай, но никаких изменений не чувствовала. Она приехала в столицу из Брянска, когда ей было пять лет, и всегда с надменностью говорила, что она – коренная, в отличие от Юрия, который не больше, чем клык на нижней челюсти. «И слава Богу», – думал мужчина, боясь, что она своими липкими от майонеза руками прикоснется к его тайне.
Настало время, когда чай подошел к концу – на самом дне упаковки «Вечернего Тирасполя» можно было наскрести заварки лишь на одну чашку. Обеспокоенный этим Юрий Федорович осознал, что пространство вокруг него изменилось настолько, что даже на стене собственного дома он видит табличку «Подъезд №3 передан жильцам на социалистическую сохранность», а его французские духи пахнут одеколоном «Карпаты». Он вспомнил о чайном магазинчике, где две недели назад приобрел чай со вкусом собственной молодости, и поспешил сквозь улицы старого Тирасполя к незнакомцу.
– Ко мне всегда приходят дважды, однако никогда не делают покупок второй раз, – улыбнулся тому верхней губой продавец Пуаро-Коломбо из магазина. – Когда вы только попробовали чай, он мгновенно угадал ваше желание – вернуться в город, откуда вы родом. Это не только ваша мечта. Я торгую прошлым, а его, как известно, нельзя купить – только взять в долг у будущего. Хабаровчанам я предлагаю талу с сушеным папоротником, которую они обожают, тех, кто родился в Крыму, домой можно вернуть чебуреками по рецепту караимов, а приезжим из Приморского края предлагаю купить варенье из киви. Чай – лишь ваше собственное переживание, оно могло воплотиться и в ароматном коньяке «Нистру», и в нежных огурчиках по-тираспольски, и в генеральской ухе, которую так здорово готовила ваша прабабушка. Она до конца жизни была влюблена в одного маститого генерала, которого увидела на картинке, так сильно, что вы оказались как две капли воды похожим на него. Как только вы допьете чай, вы навсегда вернетесь в тот Тирасполь, который вы любите.
Не знаю, быль ли эта история или обычная выдумка, коими так пестрят наши улицы и от которых по легенде рождаются четырехцветные кошки. Ее рассказал мне внук Юрия Федоровича Миша, с ним я учился в одном классе. За чашкой чая он поведал, что «дедушка из Москвы», который звонил своей дочери (матери Миши) только на Рождество, неожиданно приехал в Тирасполь и сказал, что спустя долгое время вновь будет жить в родном городе. «Может быть, и полезно держать в памяти закат солнца над Днестром, который ты увидел в 18 лет, но намного более полезно увидеть все грядущие закаты», – говорит он и многозначительно поднимает брови.
А коробка «Вечернего Тирасполя» с листьями чая на дне стала чем-то вроде семейной реликвии. Юрий Федорович шутит, что тот, кто выпьет этот «сухой остаток», сумеет выиграть в преферанс у собственной судьбы. Но так ли важна победа?
Андрей ПАВЛЕНКО.
