У нас во дворе поселился «волк». Обычная дворняга – размером выше среднего – серая, уши торчком, с красивыми, умными глазами и благородной посадкой головы. Вылитый волк! Так его ребятишки и назвали.
Откуда Волк взялся – неизвестно. Кто-то сказал, что его и раньше так звали, а жил он неподалеку в одном из частных домов. Хозяева выгнали, вот и прибился к колодцу многоэтажек.
Волк был вполне безобидным существом. У него было всего два недостатка. Он недолюбливал мужчин и гонялся за машинами. В детях пес души не чаял, а они в нем. Гордились, хвастались в школе: «Представляете, у нас во дворе поселился Волк». Им, естественно, никто не верил. Звучало как: «В нашем доме поселился замечательный сосед. А знаете кто? Волк!».
Но взрослые – от кротких, чутких бабушек на скамейках до смелых, хладнокровных мужчин – Волка невзлюбили. И, по правде сказать, невзлюбили не одного его. Во дворе зрело глухое недовольство против собак. Таковых было пятеро: Волк, Цуцик, Лахудра, Мася и Джессика. Самым злонамеренным, угрожающим общественному спокойствию, гражданской безопасности и фитосанитарному благополучию, конечно, был Волк. Остальные четверо – звоночки.
Людей раздражало, что собаки везде ходят, пачкают и, самое главное, лают по ночам. Зимой было ещё ничего. Закрытые наглухо окна со звуконепроницаемыми стеклопакетами создавали эффект аквариума. А вот летом окна приходилось открывать, невольно впуская внутрь причудливые и порой весьма назойливые голоса внешнего мира. Маленькая ремарка: в селе, откуда большинство из нас родом, собаки не лают, петухи не поют, утки не крякают, погонщики стада на коров не покрикивают, овцы не блеют, а жители села разговаривают исключительно на литературном русском (вариант: украинском, молдавском) языке. Там никто никому не мешает. Но это к слову.
И хотя в общем многоголосье, во всей этой невозможной дворовой симфонии голос собак далеко не всегда был первым голосом, почему-то раздражали соседей с тонким музыкальным слухом именно они. В самом деле, ведь не можете же вы выйти и запретить людям на скамейках, засидевшимся глубоко за полночь, мило беседовать. А если они при этом не хулиганят, не пьют – не можете вызвать и милицию. Не можете запретить таксистам до утра развозить пассажиров. Не можете отключить сработавшую сигнализацию на машине соседа, который, невзирая на душераздирающие звуки, продолжает спать и видеть младенчески-непорочные сны. Более того, далеко не всякому соседу можно сделать замечание: «Ваше Благородие, сделайте милость, выключайте впредь сигнализацию на машинке, уж больно она, шельма, голосистая у вас, давеча весь двор не спал». «Чего-чего?».
А вот катить бочку на четвероногих бессловесных тварей (между прочим, как и мы, Божьих!) – дело нехитрое. Так был составлен заговор. Активисты ходили вечерами по детской площадке и собирали подписи с родителей «за отстрел (пардон, устранение!) собак». Мало кто нашел в себе силы воздержаться от участия в заклании братьев наших меньших. Заметьте: не протестовать, не воспрепятствовать, а только воздержаться! Остальные трижды отреклись.
У «собачьей и (в одном лице) кошачьей мамы», как иронично любят называть людей с ещё не окаменевшим сердцем, мнения, понятное дело, не спрашивали. Она и без того всех сильно раздражала тем, что за свои деньги стерилизовала приблудных кошек и собак, кормила их…
Я вот не понимаю, почему мы до сих пор считаем чужие деньги? Почему нас так бесит чужая доброта? «Как он посмел быть или пытаться быть лучше меня, – словно говорим мы. – Что он хочет этим сказать? Распни его!». И ещё: почему нас, к примеру, не возмущают люди, которые покупают щенка хаски за 1000 долларов, в день дают своему питомцу до килограмма чистого мяса, тратят уйму денег на прививки, участие в выставках и т.д. (добавлю, что, по статистике, домашние собаки кусают людей чаще, чем бездомные). «Смотри-смотри, Алешенька, какая красивая собачка», – говорим мы ребенку, показывая на собаку, похожую на волка. А вот собака, которая и похожа на волка, и зовется Волком, как и люди, которые по доброте душевной её кормят, у нас вызывают гнев праведный. Устранить! Немедленно! При этом не до конца ясно, кого устранить: самого пса или сердобольную «собачью маму». Правильнее – эффективнее! – было бы сделать второе. Например, можно было бы на законодательном уровне запретить кормить бездомных животных, а заодно признать противоправными деяниями доброту, сострадание, человечность.
И только дети то и дело подбегали к неравнодушной женщине и, заглядывая ей в самую душу, спрашивали: «А правда, Волка не убьют?», «А Джессику не застрелят?», «А вон та бабушка сказала, что застрелят, обязательно застрелят, она говорит, так им и надо».
«Дети, никто никого не застрелит!» – уверенно отвечала «собачья мама», готовая к борьбе за детей не на жизнь, а на смерть. Но что может сделать один человек против общественного мнения? Единственное, что она могла, это на время вызова «отстрельщика» спрятать всех у себя в квартире, где уже обитали кошки, раздать по собаке «до утра» ещё двум-трем сочувствующим. Слабо теплилась надежда пристроить животных через социальные сети. Но долго держать всю эту компанию в четырех стенах было невозможно, а желающие усыновить и удочерить Цуцика и Лахудру в глобальной сети пока не находились. Приюты молили о пощаде. Отстрельщик был где-то на подходе.
Спонтанно возникшее, крайне немногочисленное тайное общество защиты животных (дворового масштаба), не рисковавшее собираться днем, постановило при свечах: первым делом попытаться спасти Волка. К нему было больше всего претензий со стороны общественности, потому что он сам был больше и, значит, по банальной логике, мог больнее всего укусить, да и просто напугать. Здоровые мужчины, будучи напуганы до смерти, не раз бросались за Волком с кирпичом. Кто-то даже расколол ему сапогом нижнюю челюсть. Кто-то грозил убить и уже пошел за ружьем.
Таким образом, Волк единогласно был признан главным виновником всех человеческих бед. Не зря и про людей, живущих не по-людски, говорят: «Человек человеку – волк». Про другие отрицательные стороны волчьей натуры, такие как хороший аппетит (волчий), особенности зрения (…в лес смотрит), приятный голос (с волками жить…), умение стильно одеваться (в овечью шкуру), дружить (этот обычай зафиксирован в Тамбове), я просто молчу.
Обзвонили всех знакомых. «Нужен волк?». Не нужен. «Нужен волк, хороший, преданный пес, двор будет сторожить?». Не нужен.
В последний момент, когда молот инквизиции уже был занесен над Волком, откликнулся один мой знакомый. Он, правда, сам, как волк. Холостяк, спит под байдаркой. Ходит под парусом, как всякий морской волк. Может в два часа ночи встать и поехать на рыбалку. Живет один, сам по себе, сам за себя. Но человек человеку – волк, а волк волку – человек. И мой знакомый взял Волка с испытательным сроком.
То есть, не то чтобы взял и не то чтобы сам. Пока он колебался, мы, посадив черной-черной ночью волка в черную-черную машину, увезли его подобру-поздорову. Около полуночи (не помню, светила ли полная луна) мы привезли Волка его потенциальному хозяину. Тот медлил. Всё-таки собака, пусть и Волк, – это ответственность, так сказать, сдерживающий фактор. А человеку неуловимому, свободному, как ветер, холостяку до мозга костей, ещё один якорь ни к чему. Вдобавок, не всегда у холостяков и еда в холодильнике имеется. А у моего знакомого и холодильника-то не было. Незачем!
Но он – спасибо ему! – не отказал, впустил Волка, который робко, как бы со стыдом за то, что причиняет беспокойство, поглядывал на своего потенциального хозяина. Волк никого не хотел обременять. Вдобавок, ему было неловко за себя, за свою челюсть с дефектом. И хотя кости он грыз мастерски, Волк не знал, достаточно ли его зубы крепки, чтобы, если понадобится, защитить жизнь хозяина, отдав свою за его.
Но даже Волк с дефектом выглядел, как вполне приличный волк, почти как хаски (хотя, обычно, про хаски говорят, что они выглядят, как волки). В какой-то момент Волк и его потенциальный хозяин поняли, что похожи. И одного, и другого била жизнь. Оба по факту были одни. Но если Волк, не колеблясь, посвятил бы свою жизнь человеку, то человек всё ещё мучительно раздумывал, взвалить ли на свои плечи обузу в виде Волка.
Прошло несколько дней, и человек сделал свой выбор. Он отпустил пса восвояси. Просто отпустил. И лично передо мной ему не в чем оправдываться. Я навязал ему эту ответственность, привез Волка ночью, всучил. Четырехдневная их совместная жизнь не была легкой. Волк подрыл недавно посаженный куст винограда, без конца выл, будучи привязан на огороде. Брать дворового пса в дом – согласитесь, было чистейшей воды безумием. Короче, не сошлись характерами, и дело в шляпе.
Но Волк не растерялся, не пропал. Каким-то образом он нашел дорогу домой, добравшись из самой северной части Тирасполя в самую южную. О, с каким восторгом встретили его дети во дворе. Они уже и не чаяли увидеть его в живых. Взрослые, в большинстве своем, отнеслись к ожившему Волку с некоторым сожалением. В том смысле, что им было жаль, что он выжил, и теперь нужно было собирать новые подписи, хлопотать, чтобы вернуть его на тот свет. Мы не стали ждать, когда эту почетную миссию поручат отстрельщику, и решили вернуть Волка сами. Я попросил всё того же знакомого ещё хоть пару дней подержать пса у себя. Решено: если и за это время хозяин не найдется, мы увезем его на дачу. И хотя на даче, в 20 километрах от Тирасполя, мы появляемся не чаще одного раза в неделю, а зимой – и того реже, какие-то шансы у Волка всё ещё были. По крайней мере, над дачей, в степи, низко висят звезды, а поздней осенью сквозь голые ветви деревьев красиво светит полная луна. Поблизости ни одной живой души. Вой себе – сколько угодно! Так бы и жил себе Волк, поживал: сидел на цепи, выл на луну, лаял до хрипоты или просто молча ждал, когда владельцы дачи приедут его кормить.
Итак, мой добрый знакомый согласился ещё немного подержать Волка у себя, а мы всего через два дня – о, чудо! – нашли ему нового хозяина. Человек искренне захотел принять участие в судьбе пса. Оставалось лишь привезти его. Но тут выяснилось, что Волк снова был отпущен на вольные хлеба. «Вернулся один раз – вернется и второй», – с надеждой думали мы. Но Волк не вернулся.
Где теперь пес с умными, всё понимающими и всё принимающими глазами, не знаю. Может, бегает по Кировскому или по Кирпичам. Не он первый, не он последний. Как философски заметил мой старый знакомый, жизнь трагична по своей сути. А люди всё те же.
П. Васин.
