Вдохновение может прийти к человеку независимо от его возраста и опыта в написании поэзии или прозы. Мы продолжаем искать талантливых авторов, при этом не забывая и об опытных мастерах пера.
Каменка
Утопая в зелени садов,
Умываясь ключевой водою,
Хутор у днестровских берегов
Виноградною рожден лозою.
Тверже камня был крестьянский люд,
Кто на склонах возводил террасы.
И в награду за их адский труд
Городок возник у бойкой трассы.
Торговали хлебом и вином,
Землю на террасы завозили.
Гроздью виноградной и зерном
Скалы людям труд их оплатили.
Каменчанами прозвали тех,
Кто пред камнем не склонил колени,
И мозоли не считал за грех:
Труд всегда ценился выше лени.
Сотни лет потомки каменчан
Землю защищают и лелеют.
Виноград на гербе горожан
В память о трудах великих зреет.
Константин Жосан, г. Рыбница.
Слободзейское чудо
Садилось солнце, ветерок устал,
В ветвях не свищет нежною свирелью.
Закат на небе ярко запылал,
В воде Днестра разлился акварелью.
Отрадно нам вдоль берега идти,
Любуясь небом, в водах отраженным.
Но долго не пришлось нам быть в пути –
Застыли в изумленье пораженно:
Там, где темнели массою леса
На правом берегу стремнины водной,
Вздымался столб высокий в небеса
Из розовой субстанции холодной.
Мы долго наблюдали – все стоит,
Не двигаясь, застыл, как изваянье.
И чувствуем: за нами он следит…
Вокруг – заката жаркое сиянье.
Отважились мы все ж продолжить путь,
Столб начал таять, мягко расплываться.
Души коснулась расставанья грусть:
Он в одиночестве решил не оставаться…
Галина Васютинская, г. Слободзея.
Что же, только рябина, калина, а шиповник не столь же красив,
когда осенью цвета рубина полыхает кустов их массив?
Среди золота, грусти и тлена алым цветом его угольки,
облака в небесах словно пена, с них шиповник, как звезд огоньки.
А мы рядом почти и не видим этой тихой до слез красоты,
как порою друг друга не слышим, от чрезмерной сердец глухоты.
Прописать бы очки, да ослепшим не помогут, наверно, они,
но пока мы не в списках ушедших, есть рецепты прозренья души.
Значит, надо искать и лечиться, и учиться, чтоб снова прозреть,
чтоб улыбками мысли и лица, чтоб шиповником звездным гореть!
Вячеслав Артемов, п. Маяк.
Распахнутое окно
Ты, как в тумане, растворился,
Исчез бесшумно в тишине…
Лишь аромат весны струился
В моем распахнутом окне.
И, вглядываясь в сумрак ночи,
Ищу знакомый силуэт:
Вдруг ты меня вернуть захочешь
И усадить в кабриолет?
Умчишь меня, как в сновиденье,
К мечте моих девичьих грез.
И, как в бреду, мы на мгновенье
Забудем все среди берез…
Любовь Тодорашко, п. Красное.
Изгиб Днестра, как полуостров,
Увитый хмелем, скрыт листвой.
Тропа и тихий перекресток
Уводят мысли за собой.
Вдали, в величьи сокровенном,
Стоит возвышенный плацдарм,
Отсюда смотрят в даль Вселенной
И санитар, и командарм.
И на пилотке у солдата
Зажглась взошедшая звезда,
А сердце бережно и свято
Ведет к пылающим годам…
Там долгожданную победу
Стяжали пули и штыки,
И, воздух трассами изведав,
Вступали в бой штурмовики.
Лучи затеплились в граните,
Заслышав дальнее «Ура!..».
…Сегодня новая «Зарница»
Идет по берегу Днестра.
И шелест слышится горнисту
Далеких раненых знамен.
Плацдарм!
Здесь камни обелиска
Впитали мужество времен.
Виктория Пилецкая. г. Тирасполь.
В этих вагонах целая жизнь… Каждый занят своим делом: кто-то спит, кто-то играет в карты, кто-то безразлично смотрит в окно, не обращая внимания на быстроменяющиеся в темноте природные картинки.
Для каждого из нас поезд – временное пристанище.
Большую часть жизни мы проводим в дорогах. И для каждого они что-то значат. Мы все разные, но сейчас нас объединяет что-то большее – желание прибыть к своей цели или сделать какие-нибудь открытия.
Шум колес не умолкает. В этом есть что-то загадочное, даже мистическое. Еще совсем темно, и через приоткрытое окно ощущается утренняя прохлада. Любому другому человеку эта обстановка навеяла бы сон, но только не мне. Как интересно все-таки наблюдать за меняющимися в темноте образами. Сердце спокойное как никогда: шум колес успокаивает.
Жизнь – словно мчащийся поезд. Ты должен сам выбрать, на какой станции сойти. И когда состав к ней подъезжает, внутри что-то на минутку переворачивается, и ты не можешь понять, что именно.
Твоя маленькая жизнь закончилась на этой станции. Но стоит тебе только захотеть, и ты можешь начать новую. Светает. Появляются первые очертания домов и деревьев. Первая станция. Кто-то сошел…
Ксения Смоленская, г. Бендеры.
Знакомство с автором
Член Российского союза писателей Алексей Ильичев-Морозов написал нам не откуда-то, а из казачьей станицы Кумылженская Волгоградской области. О нашей газете узнал из Интернета и решил ознакомиться с приднестровской жизнью поближе. Мы же публикуем первый рассказ из предложенной им подборки.
Розыгрыш
Эта история приключилась со мной в детстве. Мне повезло – детство мое случилось на закате советской эпохи. В ту пору не было смартфонов, планшетов и компьютеров, но зато были настоящие друзья – веселые ребята, такие же, как и я, жившие со мной по соседству.
Да и само время было иным: добрым и неторопливым. И это время мы проживали шумно и озорно.
На каникулах дома нас видели редко. С утра до ночи были мы на улице. Играли в различные подвижные игры, вроде догонялок или казаков-разбойников, бегали купаться на речку, на костре пекли картошку, а иной раз просто собирались где-то в лесу и травили друг другу леденящие душу байки, пугая девчонок. А однажды летом устроили им такое эффектное представление, о котором я и сейчас вспоминаю с дрожью в душе.
Недалеко от моей улицы, в переулке, в котором жили дедушка с бабушкой, стояла старая хата. В эту хату заселились новые жильцы и, как водится, стали наводить порядок. Около двора спилили несколько огромных тополей и сложили их возле своего забора. Вот как раз там все и играли. Иногда, в солнечные дни, сидели на стволе тополя и лупой выжигали на его коре причудливые узоры, а, бывало, забирались на массивные ветви и раскачивались на них, как на качелях.
Как-то раз, качаясь, друг Максим предложил:
– Пацаны, а давайте девчонок разыграем! Будем качаться, а когда они станут мимо проходить, мы тебя столкнем. Ты упадешь и притворишься мертвым, а мы подыграем.
– Пойдет, – сказал я, и мы стали ждать.
Вскоре появились девчонки, а Максим с Юркой меня толкнули. Я, сорвавшись с веток, так натурально упал на спину, что не только девчонки, но и сами пацаны, наверное, поверили в мою неминуемую смерть. Я до сих пор удивляюсь, как тогда ничего себе не сломал.
– Лешка, вставай! – крикнул Юрка.
Я лежал не шелохнувшись, вполглаза наблюдая за происходящим. Максим, спрыгнув с ветки, стал меня тормошить, призывая подняться, а потом всем объявил:
– Да он не дышит…
– И пульса нет, – вторил Максиму перепуганный Юрка.
– Что делать будем? Нужно «скорую» вызывать, – предложил Серёга.
– Ага, ты ещё в милицию позвони, – цыкнул на него Максим.
Надька, самая старшая из девчонок, подбежала ко мне. Стала щупать живот. Тут я, закрывши глаза, насколько мог, задержал дыхание.
– Наташка, Олька, он правда не дышит! – проревела она и со всех ног побежала к дому моего деда. Олька и Наташка, визжа, кинулись следом за ней.
Пацаны стали свистеть и кричать им, чтобы те вернулись, да куда там! А я лежу и думаю: ну все, приплыли!
Природа изнывала от июльского зноя. Был полдень. Дед, вероятно, дремал. И можно было себе представить, как он тогда спросонок испугался влетевшего в дом девчачьего роя, сообщившего ему, что Лешка умер…
Минутой позже я уже видел грузного, в одних семейных трусах мчавшегося деда и понимал, что сейчас я чудесным образом воскресну, но как жить-то теперь… И эта мысль наводила ужас похлеще, чем на девчонок наша разудалая шуточка.
Дед, подхватив меня на руки, горестно запричитал:
– Ленька, внучок… Да как же так-то?..
Тут я открыл глаза и сказал:
– Дед, ты что?
Бледный и без того, дед побледнел еще больше и стал похож на только что выбеленную печь. Но надо отдать ему должное, сориентировался быстро, больно ухватил меня за ухо и, прищурившись, прорычал:
– Чтоб я тебя месяц в своем переулке не видал…
В следующее мгновение я был дома. Было стыдно и очень жалко горячо любимого деда Юру, который вскоре отошел сердцем и уже через неделю смилостивился, позволив мне снова играть с ребятами у себя в переулке.
