С конца 80-х годов минувшего века, когда Гумилева, наконец, перестали причислять к врагам cоветской власти, стали издаваться его книги и проводиться «Гумилевские чтения». В Тирасполе первой в СССР была издана книга прозы поэта «Тень от пальмы». А в 1990 году в Кишиневе увидел свет внушительный том его сочинений «Золотое сердце России», вышедший тиражом 150 тысяч экземпляров. Не исключено, что интерес к «запрещенному поэту» отчасти был связан и с тем, что в Тирасполе, а затем в Кишиневе жил и работал сын Николая Степановича Орест Николаевич Высотский, фотографии семьи которого в силу невообразимого стечения обстоятельств попали к нам совсем недавно, в год 130-летия со дня рождения поэта.
«Золотое сердце России
Мерно бьётся
в груди моей»
Поэт в России, как известно, больше, чем поэт. Личность Гумилева в высшей степени многогранна, а его биография может служить предметом пристального интереса для представителей целого ряда наук: историков, археологов, этнографов, филологов. «Имя это в российской словесности является именем-камертоном, звучание которого призывает думать о более широком спектре, чем творчество, – читаем на сайте, посвященном Гумилеву (gumilev.ru). – В судьбе Гумилёва можно увидеть преломление светлой и трагичной судьбы российской интеллигенции».
Иногда Гумилеву вменяют в вину, что в его стихах «слишком много Африки и мало России», дескать, не устоял перед обаянием «музы дальних странствий», кого-то пугают жирафы, попугаи, «тёмная и густая кровь его стихов». Однако без всякой натяжки можно сказать: Гумилев – русский поэт, вобравший в себя столь свойственную нам «тоску Руси по заморью» (слова Цветаевой о Бальмонте), вселенскую направленность, восприимчивость и открытость русской души – «Нам внятно всё – и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений» (Блок). «Ибо, что такое сила духа русской народности, как не стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности» (из речи Достоевского о Пушкине).
И разве не ушел Гумилев добровольцем на фронт в годы Первой мировой, разве не он награжден двумя Георгиевскими крестами? А в 1918 году не он ли возвращался на Родину из Парижа, двигаясь навстречу первой волне эмиграции (при этом не питая ни малейших симпатий к большевикам, которые спустя три года объявят его врагом советской власти, расстреляют и запретят печатать произведения почти на семь десятилетий)?
Гумилева же можно отнести к первым «евразийцам». Причем «евразийская направленность» его творчества и всего образа мысли словно по наследству передалась сыну Льву.
Информация к размышлению. Лев Николаевич Гумилёв – знаменитый советский и российский историк-этнолог, археолог, востоковед, писатель, переводчик. Занимался археологическим исследованием Хазарии, историей хунну и древних тюрок, исторической географией, источниковедением. С 1960-х годов начал разработку собственной пассионарной теории этногенеза, с помощью которой пытался объяснить закономерности исторического процесса. Крупным вкладом Гумилёва в науку считается теория периодического увлажнения центральной Евразии и популяризация истории кочевников. В исторических исследованиях придерживался идей, близких евразийству.
Известно, что Орест и Лев неоднократно встречались, были дружны. По некоторым данным, Лев Гумилев неоднократно бывал в Тирасполе. Оба писали стихи. Оба были арестованы (причем на момент ареста Льва Орест находился у него в гостях), прошли лагеря. В годы репрессий, коснувшихся сыновей, подружились и Ахматова с Высотской.
Концепция евразийства, по-своему трактовавшаяся Гумилевым, в её современном социокультурном и политическом виде (особенно в контексте создания Евразийского союза) исключительно близка и понятна приднестровцам. Традиции гармоничного, мирного взаимодействия на берегах Днестра самых разных народов и культур сложились и окрепли благодаря созидающей, объединяющей роли России, всего Русского мира. Именно поэтому «Евразийская интеграция является национальной идеей Приднестровья, что всецело соответствует воле народа, выраженной на референдуме, и находит поддержку у наших партнеров в РФ (из официального комментария приднестровского внешнеполитического ведомства, 17.04.2015 г.)».
Вот почему вдвойне удивителен тот факт, что тема Гумилева, столь актуальная для Приднестровья и всего постсоветского пространства, в наших изысканиях возникла совершенно неожиданно, непреднамеренно, сама собой.
«Как будто не все
пересчитаны звезды,
Как будто наш мир
не открыт до конца»
Получив от Н.В. Бабилунги уникальные фотографии семьи Ореста Высотского, сына поэта от актрисы Ольги Высотской, и начав собственное расследование, я очень быстро понял, что не смогу претендовать на статус первопроходца.
С Орестом Николаевичем и его потомками много и плодотворно работал приднестровский и российский писатель Владимир Полушин, автор книг «Николай Гумилев. Жизнь расстрелянного поэта», «Гумилевы. 1720-2000: Семейная хроника. Летопись жизни и творчества Н.С. Гумилева»… Сам Орест Николаевич, как уже отмечалось, написал книгу об отце.
Как ни странно, при всем обилии трудов о Гумилеве, написанных за последние два десятилетия, о его отношениях с Ольгой Высотской известно очень мало. До конца не ясно: знал ли Гумилев о рождении сына Ореста? А если знал, почему не попытался встретиться?
Роман поэта и актрисы, по свидетельству биографов, длился не многим более года. По всей видимости, Ольге Николаевне, готовившейся к рождению сына, хотелось большей определенности. Но, возможно, имевшая место попытка выяснить «статус» (Гумилев всё ещё был женат на Ахматовой) ни к чему не привела.
18 апреля 1913 года Николай Степанович послал из Порт-Саида в Москву Ольге Высотской открытку с видом Константинопольского порта со стихотворением «Ислам», посвященным ей же:
«В ночном кафе мы молча
пили кьянти,
Когда вошел, спросивши
шерри-бренди,
Высокий и седеющий эффенди,
Враг злейший христиан
на всем Леванте».
Отчего Гумилёв послал своей любовнице, ждавшей от него ребенка, стихотворение на тему ислама, быть может, спросите вы? Увы, никаких подробностей, способных пролить свет на эту историю, мать Ореста не сообщала, да и вообще, по словам близких, всегда уходила от разговоров о Гумилеве. Долгое время имя отца Ореста просто скрывалось. Сам он узнал о родстве со знаменитым поэтом уже будучи взрослым.
Спустя всего восемь лет после рождения младшего сына поэта Николая Степановича не стало. Что же касается судьбы Ореста Николаевича, назовем лишь некоторые известные нам вехи из его биографии.
В Вязниках, куда Ольга Высотская переехала из Курской губернии, она вела драмкружок в городском Доме учителя. Здесь же Орест окончил лесной техникум, в 1934 году – он выпускник Ленинградской лесотехнической академии. В апреле 1938-го, через месяц после ареста Льва Гумилева, был арестован и Орест. После полутора лет тюремного заключения освобожден. В 1942 году Орест Николаевич призван в ряды Красной Армии, служил, по свидетельству В.Л. Полушина, в гвардейских минометчиках. Дошел до Берлина. После войны работал в лесных хозяйствах Западной Украины, Карелии, Тюменской области. С 1959 года Высотский – доцент, кандидат экономических наук.
Ещё в Вязниках Орест Николаевич женился на Екатерине Николаевне Удольской. У них родились трое детей. В 1934 году – дочь Ия (по мужу – Сазонова). Выйдя замуж, она переехала в Новую Каховку. В 1941 году родился сын Николай (назван в честь деда Николая Григорьевича, стал офицером, умер 3 августа 1991 года в Крыму), в 1952 году появилась на свет Лариса (в замужестве – Колодзейская).
В Тирасполе Высотский жил с конца 50-х, был директором 5-й мебельной фабрики, позже преподавал в Кишиневском государственном университете. Во второй половине 80-х, когда сам Орест Николаевич уже переехал из Тирасполя в Кишинев, его дочь и внуки всё ещё жили в доме на Водопроводной улице. В 1992 году Орест Николаевич умер, а в 1999 году не стало Ларисы Орестовны.
Мне нужно было выяснить, проживает ли в доме на Водопроводной улице кто-нибудь из потомков Высотского. Точный адрес был указан на конверте из коллекции Н.В. Бабилунги: Водопроводная, 58.
Как выяснилось, самой улицы давно нет – она переименована в улицу 95-й Молдавской дивизии. Но нумерация домов осталась прежней. Однако меня постигло разочарование: хозяев не было дома, а рабочий по имени Иван, занимавшийся укладкой плитки во дворе, ничем не мог помочь. Помогли соседи: по их словам, дом вот уже несколько лет, как продан. В нем живут новые владельцы, которые в настоящий момент делают ремонт.
Я оставил Ивану номер телефона, попросил передать владельцам просьбу связаться со мной. Увы, никто так и не позвонил. Обещание соседей, лично знавших наследников Ореста Николаевича, передать родственникам просьбу выйти на связь с редакцией, судя по всему, не было выполнено. Либо сами родственники по каким-то причинам уклонились от разговора. На публикации в газете «Приднестровье» пока никто не откликнулся.
Соседи же, включая тех, что поселились на ул. 95-й Молдавской дивизии много позже, знали, что рядом когда-то очень давно жил поэт. Что за поэт – Орест Николаевич, писавший стихи, или сам Николай Степанович, – сказать уже никто не мог. Отныне это была легенда, а легенда не терпит чрезмерного количества деталей, утомительных подробностей…
Из разных источников мы знаем, что у Ольги Николаевны хранились старые фотографии. Так, её дочь Ия в интервью «Российской газете» говорила: «Мне очень долго толком не говорили, кто был мой дед по линии отца (речь о Николае Гумилеве. – Прим. Н.Ф.). Только то, что он погиб в Первую мировую войну. Я знаю, что и папе бабушка долго ничего не говорила. Хотя у нее были очень интересные фотографии. Помню, были фото Мейерхольда, других знаменитостей. Но все было таинственно».
А вот строки из книги В.Л. Полушина, повествующие о встрече автора с Орестом Николаевичем в его кишиневской квартире во второй половине 80-х: «…В кабинете стоял старинный стол, прикрытый зеленым сукном. На нем всё напоминало эпоху начала столетия. Тщательно подобранный прибор, костяной нож для разрезки бумаги, рама скромная, но старой работы, в которую была вставлена фотография Н.С. Гумилева в военной форме… Над столиком висел ещё добрый десяток аналогичных фотографий конца прошлого или начала этого века. Позже я узнал, что на них были изображены его мама и его дяди по линии матери…».
Не эти ли фотографии после смерти Ореста Николаевича попали к его потомкам, а затем, после продажи дома, оставшись где-нибудь на чердаке, были выброшены за ненадобностью новыми владельцами? Или было не так? А может, они были спрятаны ещё Ольгой Николаевной, дабы не навлечь беду на близких? Кто знает… И где ныне та фотография Гумилева, о которой идет речь в книге Владимира Полушина? Кто из родственников Высотского с такой же фамилией писал ему из США (штат Флорида)? Сохранился лишь конверт…
Поэзия и судьба Гумилева притягивают, вызывая живой интерес современников. Сбылось его пророчество: «Еще не раз вы вспомните меня и весь мой мир, волнующий и странный». Так что, и мы, судя по всему, к этой теме вернемся. Слишком много вопросов вызывают старые фотографии: откуда они, как попали в мусорный бак? Почему среди снимков, сделанных в Санкт-Петербурге, Москве, Ярославле, Пятигорске, есть и одна работа тираспольского фотографа Аренберга? Не изображены ли на ней родственники мужа Ларисы Орестовны Петра Юлиановича Колодзейского? Вот вопросы, на которые ещё только предстоит ответить.
«Да, Ватсон. Всё это тени прошлого, которые могут ожить лишь с помощью вашего пера…».
За дело!
(окончание.
Начало в №№88, 93.)
Николай Феч.
