Притом, что баскетбольные щиты можно видеть едва ли не на каждой школьной площадке, притом, что кольца то там, то здесь ржавеют по дворам, ныне баскетбол, похоже, не относится к числу самых востребованных видов спорта, по крайней мере, сильно уступая в популярности футболу. А ещё лет двадцать назад всё было не столь однозначно. Умы мальчишек, в том числе и таких толстячков, как я, тревожил «воздушный Джордан», звезда NBA (национальной баскетбольной ассоциации), воспитывая, что называется, личным примером, вдохновляя на безуспешные (по крайней мере, в моем случае) попытки повторить, преодолеть гравитацию…
Так ваш покорный слуга оставил джойстик шестнадцатибитной приставки, отложил недочитанного (точнее – едва початого) Дефо и устремился на залитую солнцем асфальтированную площадку во дворе двенадцатой школы. Благо, наступило лето, не то между восьмым и девятым, не то между девятым и десятым классами. Вторым после Джордана мотиватором стала одноклассница, безумно мне тогда нравившаяся, что роднило меня с ещё парой десятков её поклонников. Но именно вторым, а не первым (ха-ха, я всё-таки выбираю Джордана, а не тебя, мисс Снежная Королева, узнай же это спустя двадцать с чем-то лет!).
Увы, а может быть, к счастью, всё лето на асфальтированной сковородке жарился я один. Товарищи разъехались по бабушкам. Утешало, что они не видят моего позора: смотреть по телевизору и играть, как говорят в Одессе, – две большие разницы.
Мое одиночество на школьной площадке за лето было нарушено всего единожды. Да и то благодаря суклейским хулиганам, на досуге отобравшим у «толстопуза» мяч. Домой я вернулся совершенно деморализованный. Папа всё понял, предлагал пойти с собакой разобраться (о да, Джек бы разобрался – здоровенный кобель, проданный нам одним предприимчивым типом под видом кокер-спаниеля). Я сказал папе, что не надо, что я как-нибудь сам, и, оставшись без мяча, ограничился брусьями и перекладиной. Собственно, сначала я ограничивался тем, что бессильно на них болтался. Но день-другой плюс ненависть к «гопникам» – и до конца каникул я ровно на десять подтягиваний и столько же отжиманий превзошел самого себя.
А потом, глядишь, и мяч новый мне купили. Сам я возмужал, стал сильнее, быстрее и, главное, осторожнее. Завидев гопников на горизонте, сразу давал деру с площадки. А тут и друзья от бабушек повозвращались, изрядно набрав за лето на пирожках. Я, напротив, скинул, поднаторел в баскетболе, и уже не так сильно выделялся (в худшую сторону), играя в команде на уроках физкультуры. Учитель, наверное, не верил своим глазам. Если только он вообще меня замечал: зрение человека весьма избирательно. Определив единожды кому-нибудь место, мы не допускаем мысли о переменах. Вполне вероятно, для него я не существовал.
Однако похвала заботила меня столь же мало, как и спортивная карьера. Довольно было получать удовольствие от игры, силясь повторить что-нибудь из арсенала атакующего защитника «Чикаго буллз», лучшего баскетболиста всех времен.
Джордан покорял харизмой, творческим подходом, особой легкостью, с которой он всё делал. Как я теперь понимаю, он был (и остается) великим поэтом баскетбола, наподобие Пушкина в литературе, наподобие Усэйна Болта в легкой атлетике, Марадоны или Пеле в футболе.
Учеба в университете, а впоследствии – служба в армии, работа в СМИ, увлечение фотографией не способствовали развитию моих с баскетболом отношений. Впрочем, тут я выявил одну закономерность. Между броском в кольцо и фотографированием много общего. Поэт от фотографии Анри Картье-Брессон говорил: «Поднося аппарат к глазу, фотограф интуитивно сосредотачивает на одной линии глаз, мысль и сердце». И он же: «Фотографирование требует сосредоточенности, дисциплины духа, чутья и чувства геометрии». Практически всё это можно сказать и о баскетболе.
Не трудно найти аналогии и в медитативных практиках дзен-буддизма, требующих особой сосредоточенности адепта (вариант: полного рассредоточения, преодоления личности). Сравним с общеизвестными тренерскими наставлениями: «Соберись!», «Забудь обо всем!».
И вот, в какой-то момент меня снова потянуло к баскетболу. Я купил мяч, взял за руки дочурок, и мы пошли на городской стадион, на «резинку».
То был ознакомительный выход. В моем случае, как и в случае мушкетеров – 20 лет спустя. На резиновое покрытие свеивались пожухлые листья, в воздухе стояла типичная для осени туманная взвесь. Пепельное небо, похоже, не собиралось давать солнцу дорогу. Я вытащил из пакета новенький оранжевый мяч, сочный, как апельсин. Неловким движением направил его в сторону корзины. И страшно удивился, что ещё помню, как бросать. Хотя бы в сторону. У девчонок дело обстояло не лучше. Пришлось всем начинать с азов. Но вот уже наш «заводной апельсин» всё чаще взмывает в небо, ввинчивается в юркое кольцо.
Мои красавицы, утолив жажду непознанного, перешли на новый вид спорта: лазанье по ажурной опоре для щита. «Эх, мама вас не видит!» Посчитав, что для первого раза вполне достаточно, я засобирался. Жена и так дала нам слишком много воли. Но тут на площадку пришли ребята студенческого возраста (кажется, они и были из ПГУ). Трое. Не хватало четвертого. Предложили сыграть.
Мог ли я сказать, что не играл двадцать лет? Мог просто отказаться, но почему-то не отказался. И, несмотря на несколько раз слетавшие с моего носа очки, чудом спасаемые то мной, то кем-нибудь из ребят, играл вполне прилично. Лучше, с таким перерывом, мог бы разве что сам Майкл, и правда, уходивший в свое время из баскетбола в бейсбол. История эта в несколько утрированной форме отражена в фильме «Космический джем» (не забыть бы дочуркам показать!).
Так я буквально выполнил совет одного из Бабелевских героев, реба Арье-Лейба, забыв на мгновение, что на носу у меня очки, «а в душе осень», и что я давно уже привык «скандалить за письменным столом и заикаться на людях».
В то мгновение, когда я, вполне в духе Джордана, совершил немыслимый пируэт, некогда доведенный до автоматизма на школьной площадке, и всё-таки, к полному удивлению ребят, забросил мяч в корзину, я, и правда, был на высоте.
К слову, манера игры у моих знакомых разительно отличалась. Да, она была более слаженной, профессиональной, однако не хватало, что ли, романтики, особой Джордановской поэзии.
Видеть, как играет Майкл, и не заболеть им – совершенно немыслимое дело. Из чего я делаю вывод, что всё-таки «воздушный Джордан», с его зависающими прыжками, не проник в сердца молодежи, у которой, по всей видимости, какие-то свои герои.
Михаил (Майкл) Фернет.
