Взять ребёнка из детдома первым Лучии предложил Андрей. Малыш оказался спокойным: его глазки, как угольки, всматривались в лица окружающих. «А где священная вода? – причитала Андреева тёща. – Надо бы побрызгать на ребёночка». Тут Серёжка заёрзал в кроватке, весь напрягся и заплакал. Лучия осторожно взяла его на руки, прижала к груди, и живой комочек затих. «Почувствовал родительницу свою, – оборачиваясь к сыну, прошептала мать, – не та мама, которая родила…». Андрей посмотрел на нее строго и, убедившись, что никто, кроме него, этих слов не услышал, буркнул: «Мы ведь договаривались, это тайна, помни». Вскоре ни на минуту не могла больше представить себя Лучия без малыша – он стал ей таким близким, дорогим, этот крохотный, всё понимающий человечек.
Жизнь продолжалась. Серёжа пошёл в детский сад – в свои полтора года охотно. Забирать его стало делом Андрея. Отец с сыном обычно возвращались домой не спеша, зная, что мама на работе зачастую задерживается. Шли, меняя маршрут: то по набережной пройдутся, полюбуются речкой, то в сквере на скамейку присядут, просто поболтают, то к танку-памятнику подойдут… «Может, не надо с Сережей так много разговаривать, показывать, объяснять, – как-то в сердцах сказала Андрею тёща. – Он становится неспокойным, возбуждённым. Спать уложить – проблема: крутится, вертится… Скорее бы лето, к себе на дачу возьмем, там, думаю, и утихомирится. И маму заберем на перевоспитание – у нее тоже с нервами непорядок».
Насчет дочери правильно подметила. Бизнес у нее разладился, Лучии советовали свернуть его и найти более спокойную работу, но это ее еще больше раздражало. И Андрей стал другим. Сразу после майских праздников его пригласила к себе заведующая Сережкиного детсада. «У нас на днях была плановая медицинская комиссия, – поделилась она. – Вашего мальчика осмотрел невропатолог, который попросил позвонить ему».
Как выяснилось позже, доктора интересовало, как переносила беременность жена, не было ли у неё травм, нервных расстройств и потрясений, желанным ли был ребёнок… «Пока утверждать не буду, но многое похоже на одну серьезную болезнь – эпилепсию, – заключил он. – Продолжим наблюдение, а пока выпишем лекарства. А в садик мальчик пусть ходит, медсестричке всё объяснили».
Андрей не находил себе места. Он недоумевал: неужели в детдоме его обманули, охарактеризовав биологическую мать ребёнка как исключительно здоровую, не имеющую ни патологий, ни плохой наследственности. Ему трудно было даже представить, что этот маленький человечек всю оставшуюся жизнь будет скован страшной болезнью. А тут снова позвонили из детсада. «Я должна вас опять огорчить – у вашего сынули повторился приступ. Надо что-то предпринимать, и решительно», – строго произнесла заведующая. От одной только мысли, что об этом, наконец, нужно будет сказать жене, Андрея, образно говоря, бросало в жар. Он представлял, какие упрёки последуют от нее: «Это ты хотел приемного ребёнка, это ты наводил справки в детдоме о его родителях…».
Андрей взял недельный отпуск и намерен был съездить в Одессу, чтобы там получить необходимую консультацию. Но тут неожиданно сам стал очевидцем очередного приступа малыша, который внезапно побледнел, закатил глаза, опрокинул голову, а, придя в себя, оставался вялым и беспомощным. Не дождавшись жены из командировки, он за день до ее приезда ушел из дома, оставив записку: «Серёжку отвез к маме, завтра забери его из садика. Очень устал, ты узнаешь почему, извини. Пока не ищи меня и не осуждай. Нужно время, надо во многом разобраться и решить, как быть дальше».
…Лучия перечитала записку. «Наверняка приревновал к напарнику по работе, – подумала она, – за ним это водится. А может, у него появилась другая? Да и я виновата перед ним – он знает, почему не могу иметь ребенка. Может, все-таки не простил?». Она то и дело набирала номер мобильника мужа, но он молчал. А позже ей позвонили из детсада. Так Лучия и узнала о том, что больше месяца являлось для неё тайной. Сколько такта, выдержки понадобилось ей, чтобы скрыть от заведующей складывающиеся в то время непростые отношения с мужем. Еще и мужество сумела призвать на помощь, ведь не каждый, узнав страшную весть, способен сохранить самообладание. Поведение Андрея объясняла одним: он берёг меня, не хотел огорчать.
Трудным сложился для Лучии тот день. Она передумала о многом. А следующим утром её «Мерседес» уже стоял у ворот детдома, где она, резко распахнув калитку и быстро поцеловав сына, толкнула во двор со словами: «Серёженька, иди, там много деток, ты будешь с ними играть, а мама скоро вернется. Тебе здесь будет хорошо, мой мальчик, ну иди же, иди».
«Ему действительно тут будет хорошо, он ещё совсем маленький и ничего не понимает, поплачет и перестанет, – внушала себе Лучия, возвращаясь домой. – Думаю, поступаю правильно, ведь он все равно когда-нибудь узнает, что я и Андрей ему неродные, да и гены всё равно себя проявят. Они уже сейчас дают о себе знать. Зачем мне с мужем такое горе? Живут же люди без детей, и мы проживём. Сереже всегда будем помогать».
А в детдоме наступил переполох: плач новенького был таким громким и продолжительным, что, казалось, его слышит весь город. «Это не моя кровать, и мишка не мой. Мамочка, где ты?.. Я буду тебя слушать, больше никогда не буду рисовать на стене…» – доносилось из спальни. Пожилая нянечка, вытирая слезу, нервно произнесла: «Как бы хотела увидеть ее. Не знаю, что сделала бы с этой кукушкой. Не побоялась ни Бога, ни сатаны…Как так можно?!».
…И снова тот же «Мерседес». Из него выскочила молодая пара, и от парадного крыльца детдома на все три этажа раздалось: «Серёжа, мой мальчик, это я, твоя мама, я пришла за тобой. С папой. Дорогой сыночек, слышишь?».
После трудных и долгих разговоров, обвинений и извинений, слёз и улыбок все трое вместе ехали домой. К концу дня они очень устали, но все были невероятно счастливы. А вскоре выяснилось, что никакой «чёрной болезни» у Серёжи нет. Врачи определили у него судорожный синдром – болезнь неврологического характера, которая в начальном проявлении схожа с эпилепсией. Болезнь, к сожалению, случается у детей, но вполне излечима.
Александр ДОБРОВ.
