Удивительным образом люди притягивают друг друга. Там, где поселился один, будет и второй. Что уж говорить о светлых, одухотворенных натурах, одним своим появлением видоизменяющих ландшафт. Отсюда и поговорка: «Не стоит село без праведника». Герой нашего повествования – пустынножитель Мефодий, монах, в числе прочих покинувший Константинополь в период иконоборческих гонений, обживался в диком, пустынном краю. На скалистом берегу Днестра, возможно, близ современного села Роги, он, как ни странно, весьма неплохо себя чувствовал в крохотной келье; пережил суровую зиму, мало-помалу обустраивал незамысловатый быт. Во всем подобный птицам небесным, Мефодий не пропал, не сгинул, притом что слабо был подготовлен к борьбе за выживание. Его укрытие чем-то напоминало гнездо, так высоко располагалась келья над водой. Отгороженный от всего мирского, от суеты, погруженный в молитву, аскет парил в синеве и был, пожалуй, счастлив как никогда.
Соседи
Первый год вынужденного затворничества Мефодий еще надеялся на возвращение братии. Не то что бы он постоянно об этом думал (ему, как уже говорилось, было и так неплохо), но всё равно, нет-нет, да и вспоминал он шумных, словоохотливых чернецов. Порой элементарно хотелось услышать поблизости человеческий голос, без которого всё разнообразие звуков природы – то же самое, что полная тишина.
С другой стороны, Мефодий боялся, что радость отшельничества может поглотить его целиком, что, лишенный общения с себе подобными, он растворится в стихии, как сахар в воде. И он принялся с утроенной силой молиться, обращаясь к Тому, Кто всегда рядом.
Его молитвы были услышаны. По прошествии двух лет монах внезапно обнаружил соседей, которые обосновались выше, на плато – всего несколько одетых в рубище фракийцев, вероятно, таких же беглецов, как он. Укрываясь от вездесущих кочевников, они выкопали в лесу землянку, над которой в безветренную погоду вился едва заметный дымок. Пустынник поторопился уведомить новых знакомых о том, что окрестности небезопасны. Как мог объяснил, что монастырь две зимы тому назад подвергся нападению. Предостережение, однако, не возымело действия. Напротив, вслед за первопроходцами появились и другие, не только фракийцы, но и славяне, и даже один грек. Разношерстный народ прибывал, поселение близ скального монастыря росло. И вот уже в гости к Мефодию регулярно наведываются паломники: женщины приносят свежеиспеченный хлеб, овечью брынзу, просят помолиться о здравии или же обращаются за советом.
Мефодий в общине прослыл знахарем и прозорливцем. Он несколько раз верно угадал погоду перед началом сева, полечил болезного травкой, окрестил младенца. Как результат: тропа к келье, вившаяся в дебрях, сделалась столь отчетливой, что впору бы говорить об оживленном перекрестке, нежели о «тихой обители». Внутренний голос подсказывал: для молитвы лучше уйти в затвор, укрыться где-нибудь в чаще.
Но он также понимал, как нуждаются люди в Слове Божьем. В конце концов, не его ли пример побудил их обосноваться в этих краях?
Однажды во сне иноку явилась Божья Матерь и велела приступить к восстановлению разрушенной скальной церкви. Вот когда пригодилась помощь мирян! Он вдохновил землепашцев на подвиг, и в два месяца храм был восстановлен. Освятив церковь, Мефодий стал проводить службы, хоть и не получал на то благословения (да и от кого бы?). Не было под рукой и богослужебных книг. Всё совершалось им по памяти, иного пути не существовало. Пусть с оговорками, а всё-таки Слово Божье достигнет слуха этих дикарей, вчерашних творцов кумиров, поклонявшихся рощам и дубравам, так думал подвижник.
Умы прихожан, и верно, полнились суевериями, от которых у Мефодия на первых порах голова шла кругом. Он вполне отдавал себе отчет: вот сейчас его руками из тьмы невежества спасаются эти случайно избежавшие скифских арканов поселяне. А значит, он должен быть терпелив, милостив ко всем их недостаткам.
Шли годы. Вчерашний отшельник больше не пытался укрыться от внимания публики, с трудом выкраивал время для уединенной молитвы. То и дело его видели в селе, за праздничным столом, в чьей-нибудь хате, мирно беседующим с земледельцами на самые разные темы.
Мариша
Особенно сдружился монах с кроткой, чуткой женщиной по имени Мариша. Детей у них с мужем не было, вот Мариша и умоляла избавить ее от «клейма бесплодия», непоколебимо убежденная в том, что послужила жертвой зловредного колдовства.
Как ни пытался Мефодий вразумить несчастную, внушить ей ту простую мысль, что всё происходит не иначе как по воле Господа, и ни одна баба с дурным глазом не в силах этому помешать, Мариша оставалась безутешной.
Ох уж эти «венцы безбрачия», «клейма бесплодия», «заговоры на смерть» и прочие отголоски древней магии. Поначалу отшельник только дивился, как можно во всё это верить. Но со временем, живя бок о бок с язычниками, сам же многое от них почерпнул, как это вообще бывает с учителями.
В первое время Мефодий энергично, с большой верой молил Всевышнего явить чудо в доказательство пастырских слов. Это было важно чисто в миссионерских целях, но главное – ему искренне хотелось помочь Марише.
Чуда не произошло. Напротив, спустя несколько зим бедная женщина лишилась мужа (рыбак провалился под лед). По своеобразной языческой логике, община сразу от нее отвернулась. Про Маришу говорили, что она приносит одни несчастья, ее откровенно избегали. И кто? Те самые, о ком подвижник думал, что они уже просвещены Словом!
Для него самого произошедшее стало большим ударом. Господь мало того, что не внял мольбе, но и послал новые напасти. Мефодий понял: как миссионер он не стоит и ломаного гроша. Возможно, ему просто не хватило пастырской настойчивости, категоричности?.. Что если духовная стезя – вовсе не его путь? Ростки на грядках поднимаются куда быстрее, нежели всходы здравомыслия и добротолюбия…
Крепко усомнившись в выбранной стезе, Мефодий более не пытался наставлять на путь истинный других. Скальная церковь всё чаще пустовала, тропа к одинокой келье понемногу начала зарастать. Лишившись горячей проповеди, люди неохотно собирались на службу, без интереса следили за непонятными, бессмысленными для них манипуляциями.
Только с Маришей, отвергнутой всеми, Мефодий не утратил живую связь. Иной раз, засидевшись у монашеской кельи, они обменивались горестными мыслями. Мариша не переставала твердить о детях, по простоте душевной расспрашивала, может ли Господь совершить для нее то, что уже некогда совершил для другой… Мефодий, как ни был он сбит с толку, разумеется, понимал: думать подобным образом – уже кощунство. Но стоит ли обижаться на простую, неграмотную женщину, знавшую о событиях священной истории исключительно с его слов?!
Мефодий привязался к Марише не только из сострадания. И пусть духовные силы покинули его, физически он по-прежнему был крепок. У него до сих пор оставался шанс начать новую жизнь. И что же? Одной бессонной лунной ночью он принял решение: они с Маришей уйдут, подыщут новое место. Потому что лучше жить так, среди белок и зайцев, чем в окружении черствых, замкнувшихся в предрассудках соплеменников.
Вместо эпилога
А едва эти двое ушли, на поселение обрушились сразу две напасти. Сначала набег – воинственные степняки словно только и ждали, когда селище разрастется, чтобы собрать богатый урожай, потом землетрясение, в результате которого чуть было не обрушилась скальная церковь. На века храм остался полузасыпанным, кельи пребывали в запустении. Исполинский аспид, свернувшийся где-то там, у основания скалы, в глубине земной толщи (либо в человеческих сердцах?), шевелил раздвоенным языком, повертывался, отчего с утесов летели здоровенные валуны.
К счастью, ростки подлинной религиозной жизни не зачахли окончательно в здешних краях. Спустя сто лет славянские земли дождались подлинных просветителей, вооруженных пламенной верой, богослужебными книгами и только что созданной славянской грамотой. По стечению обстоятельств, а точнее – Промыслу Божьему, одного из святых братьев, учителей славянских, также звали Мефодием.
Николай Феч.
Окончание. Начало в №98.