Человек с фотографии обворожительно улыбается. Интеллигентный, молодой, располагающий… Кажется, именно так должен выглядеть французский журналист, модный писатель, скажем, Альбер Камю или Жан-Поль Сартр. Но наш даже симпатичнее, хоть и не стал знаменитостью.
Спустя годы с фотокарточки смотрит Юлий Глейзер, горячо любимый, запомнившийся всем, у кого преподавал когда-то музыку.
Произношу: «Глейзер…», но почему-то слышу: «Гершвин». Популярный американский джазовый пианист старшего поколения Джордж (Яков) Гершвин, как и наш Глейзер, происходил из еврейской семьи (к слову, корни американского музыканта также в России). Они даже чем-то похожи внешне. Гершвин – внук петербургского мастера меховых изделий, отец Глейзера, предположительно, – портной. Оба страстно тянулись к музыке, чувствовали ее, как никто…
Испокон веку мастерство и, собственно, музыкальность еврейских народных исполнителей потрясали окружающих. Музыканты играли на свадьбах, бар-мицвах (праздник по случаю совершеннолетия), праздничных гуляньях, балах, ярмарках, и каждому такому событию соответствовал особый, отточенный годами и поколениями репертуар. Такую музыку повсеместно можно было слышать в городах и местечках Польши, Бессарабии, Галиции, Украины, то есть именно там, откуда тысячи евреев переселились когда-то в Херсонский уезд, в Одессу, и принесли с собой обычаи, нравы, быт, говор, одежду и музыку.
Так что музыка была у тираспольчанина Глейзера в крови. Вообще до революции, как и в советские годы, в Тирасполе трудилась целая плеяда известных педагогов, музыкантов, врачей, фотографов еврейского происхождения. Позволим себе процитировать стихотворные строки Ирины Чобруцкой (Гольдгамер):
…Учитель Коган – наш сосед,
И парикмахер Блей,
И Моня Гершберг, детский врач,
Лечил больных детей.
Жил заготовщик Натензон,
А Глейзер был портной,
Усталый доктор Аарон
К нам приходил домой.
И вот что удивительно: Глейзер не стяжал мировой славы, а люди его помнят лучше иных «звезд». Спустя полвека! Недавно Глейзера вспоминали в соцсетях. У кого-то Юлий Александрович преподавал еще в 60-х.
Работал в третьей, шестой и, предположительно, в девятой школах. Вот что пишет тираспольчанин Леонид Гойхман: «Глейзер – хорошо известная старшему поколению личность. Я еще помню, когда он, совсем молодой человек, только окончил филармонию… Все соседи во дворе по ул. 25 Октября, где жили и мои бабушка с дедушкой, называли его «Артист». Юлий с братом Яшей и их мама жили во дворе гастронома, напротив кинотеатра им. Ткаченко. Потом семья переехала на ул. Свердлова. Юлий Александрович был оперным певцом с прекрасным голосом, и я помню, что ходил на его сольный концерт в городском ДК».
Театр тогда еще был в развалинах и огорожен деревянным забором, вспоминает Леонид. Может быть, поэтому (просто негде было выступать!), а может, и по другой причине, но из артиста, сольного исполнителя Юлий Глейзер превратился в учителя пения. Уроки проходили всегда весело, в дружелюбной, но при этом рабочей обстановке.
Его считали «демократичным преподавателем», атмосфера на занятиях откровенно располагала к тому, чтобы… пели. Но бывало, конечно, и хулиганили. Подкладывали кнопки на стул – от большой любви. Леонид Гойхман с горечью сознается, что однажды на уроке Глейзера, будучи уже в 8-м классе, играл… нет, не на фортепиано, а в карты, и он, Глейзер, его поймал. Можете себе представить, что почувствовал в тот момент учитель, бесконечно влюбленный в своей предмет. И однако не «заложил» проштрафившегося.
То же самое говорит и Виктор Громов, также учившийся у Юлия Александровича: «Он не довлел, не порабощал». Ненавязчиво «двигал» тех, у кого были способности. Остальные пели дружно, хором – и пели с удовольствием. У наставника был прекрасный, профессионально поставленный баритон. И он сам писал музыку. Однажды, проходя мимо театра драмы и комедии, Виктор увидел афишу спектакля с указанием: «Музыка и аранжировка Глейзер».
В третьей школе педагог организовал Оперную студию. То было его любимое детище; Глейзер обожал оперу, классическую музыку, романсы. Великолепно исполнял романс-дуэт «Моряки» русского композитора Константина Вильбоа (стихотворение Николая Языкова): «Будет буря, мы поспорим, и поборемся мы с ней…».
Похоронен Юлий Александрович на еврейском кладбище. Интересно, что в довоенные годы в Тирасполе редкое мужское имя Юлий было, судя по всему, весьма популярным. Можно, к примеру, назвать Юлия Учителя, отца Ефима Учителя, фронтового кинооператора, режиссера документального кино. И думаю, дело не только в великом Юлии Цезаре. Есть в этом имени нечто южное, узнаваемо тираспольское…
Так и представляешь: июль, залитая солнцем стометровка, где стоит будочка с мороженым, киоск, где мадам Глейзер, как называли маму Юлия Александровича, продавала сигареты и папиросы. Как же хочется заглянуть, хоть ненадолго, в то время, купить и съесть эскимо, выпить газировки с сиропом из граненого стакана за три копейки…
Михаил Фернет.
Фото: www.facebook.com