Перед интервью
…Встретиться с художественным руководителем, главным дирижером государственного симфонического оркестра, профессором Григорием Мосейко у меня долго не получалось. Звонил я, правда, не каждый день, но всякий раз попадал на время, когда Григорий Алексеевич готовился к очередному концерту. Так что, когда мы наконец условились об интервью, я заранее набросал перечень вопросов, планируя в ходе самой беседы уложиться в максимально сжатый срок.
В кабинет Григория Алексеевича я вошел ровно в 8.30, минута в минуту, как договаривались. Сразу вытащил листок с вопросами, включил диктофон и приготовился терроризировать профессора Мосейко бесконечными «почему», «зачем» и «что если». Но тут господин профессор предложил мне чаю, а я, по своей врожденной скромности, не посмел отказаться. Чай (зеленый, крепко заваренный, без сахара, а в остальном – самый обыкновенный) был мистически великолепен. Никогда не думал, что такой вообще бывает. О чае мы с удовольствием проговорили не меньше 20 минут, пока журналист не вспомнил о главной цели своего визита.
Первая часть беседы
(из разговора о чае)
Пересказывать подробности всей нашей беседы о чае я не стану. Чай, конечно, не халва, но всё же, сколько о нем ни говори… Впрочем, то же самое можно сказать и о музыке: говорить о ней – жутко неблагодарное дело. Уж лучше о чае.
Чай с сахаром Григорий Алексеевич не признает вообще, потому что чай – это не просто чай, говорит он, а своего рода ритуал, возможность достичь особого созерцательного состояния. В этом смысле чайная церемония очень близка к той чистой, бесконечно деликатной атмосфере, в которую человека погружает классическая музыка. «Классическая музыка возникает из тишины, из абсолютного покоя, и то же самое – чай. На ходу пить его нельзя. Это особое состояние души. Это особая философия, творческий процесс», – заметил господин профессор.
Не случайно чай любят все ученики Григория Алексеевича – никакого диктата здесь нет, просто именно такое отношение к процессу чаепития позволяет музыканту лучше настроиться на нужный лад, подготовиться к репетиции.
Есть у дирижера и особая любовь – чай пуэр. Это довольно редкий вид чая, прошедший процесс ферментации (воздействие микроорганизмов). Такой чай обладает уникальным вкусом и ароматом, но и ещё более уникальными качествами – он бодрит и повышает работоспособность сильнее, чем кофе. Правильно приготовленный пуэр, изготовленный из качественного сырья, очень полезен для здоровья. Он улучшает пищеварение, выводит токсины, снижает повышенное давление, уменьшает содержание холестерина в крови, улучшает состояние кожи, снижает риск онкологических заболеваний. Пуэр – единственный чай, который можно без опасения пить язвенникам. Считается, что пуэр помогает бороться с лишним весом и омолаживает организм. Причем при правильном хранении пуэр со временем становится только лучше. Вызревание пуэра может длиться годами, что только придает чаю ценность. Считается, что коллекция выдержанных пуэров может быть оценена выше, чем коллекция выдержанных вин, и является таким же объектом коллекционирования, как и вино.
Григорий Алексеевич рассказал, как однажды он нашел пуэр в чайной лавке села Кучурганы. Продавщица честно призналась, что берут его крайне редко. Причем, как правило, покупатели – молодые люди. «Вот такая молодежь не станет на лавочке пить пиво, и, значит, такие молодые люди уже в значительно большей степени расположены к восприятию высокого искусства», – резюмировал Григорий Алексеевич, а я, воспользовавшись моментом, поспешил перевести разговор в нужную мне плоскость.
Вторая часть беседы (немного о музыке)
«Чем больше говоришь о музыке, тем больше её принижаешь и тем меньше её понимаешь, – вдохновенно начал мой респондент. – Лично я попытками перевести музыку в слова уже давно не занимаюсь».
– А бывает ли у вас наоборот, когда, читая книгу, глядя на картину, вдруг слышишь музыку?
– Нет. Синтез искусств существует, но это не тот случай. Вообще, самый совершенный вид искусства – это опера, потому что там собрано всё: слово, музыка, живопись, танец, даже (в современной опере) кино. Но, конечно, опера – это очень сложное искусство, не все его понимают. Тут нужны индивидуальные точки соприкосновения.
– Кстати, во время недавнего визита Владимира Путина в Египет Президент принимающей страны первым делом пригласил его посетить оперу. Почему?
– Опера – это ведь не только искусство, но и церемония, подчас – государственного значения. Высоких гостей Российской Федерации Владимир Владимирович тоже приглашает либо в Большой театр, либо в зал консерватории. Искусство такого уровня – это атрибут государства. Кроме того, для представителей истинной элиты побывать в опере или на концерте симфонического оркестра – это вопрос престижа. Не случайно в Европе билет в такие места стоит очень дорого.
– И тем более приятно, что у приднестровцев не только есть своей симфонический оркестр, но и есть прекрасная возможность за приемлемую плату посетить его концерты.
– Да, такой возможностью не каждая страна может похвастать. Мы на правильном пути: государство обязательно должно выполнять просветительскую роль. Трудно поверить, но от того, как много людей любят и понимают классическую музыку, во многом зависят и уровень правопорядка, и морально-психологический климат, и прочее. Приятно сознавать, что в последнее время наблюдается позитивная динамика в плане посещаемости концертов. Тех, что становятся постоянными прихожанами нашего храма искусства, действительно становится всё больше.
– Вы употребили вполне церковный термин, поэтому спрошу: есть ли, по-Вашему, нечто общее между служением искусству и Богу?
– Безусловно! И то, и другое требует полной самоотдачи, глубочайшей веры, своего рода аскетизма. Поэтому служение высокому искусству, восприятие элитарной музыки доступно не каждому. Это особый путь. Чем выше ты по нему продвинешься, тем дальше от тебя отступает всё остальное. Говорят, например, что музыканты – это какие-то далекие от жизни люди (не от мира сего). Но это не совсем так. Просто всё суетное, незначительное, своекорыстное отходит для таких людей на второй план. А в жизни музыканты разбираются совсем неплохо. Каждый хороший музыкант – тонкий психолог, который без труда отличит настоящее от подделки.
– Человеку, который постиг гармонию классической музыки, легче прийти к постижению Божественной гармонии?
– Конечно! Вообще, вся музыка, которую мы исполняем, связана с религией. Бах, Моцарт, Бетховен… – это всё музыка религиозная, божественно-прекрасная, сакральная…
– Если бы к вам пришел абсолютно далекий от высоких материй человек и задал наипростейший вопрос: «Для чего нужен симфонический оркестр, вся эта ваша классика?», что бы Вы ему ответили?
– Классическая музыка является воплощением, средоточием того, что создавалось тысячелетиями. Гении ХVI-ХIХ веков сумели обобщить и воплотить всё это в своих нетленных произведениях, вобрав многовековой психологический, духовный опыт человечества. А человек с древнейших времен тянулся к музыке, точно так же, как он с тоской смотрел в звездное небо и сам мечтал отправиться в космос. Музыка же дает нам ни с чем не сравнимое эстетическое удовольствие – это одна из самых значительных ценностей, куда более важная, чем ценности материального порядка, к которым сегодня все так стремятся. Музыка настраивает нас на особый лад, это камертон души. Она возникает как необходимость. И таковой является на самом деле. Причем особенное место принадлежит именно классикам, творцам непревзойденных шедевров вне времени.
– То есть было бы очень самонадеянно думать, что можно превзойти Моцарта?
– Есть современные композиторы, которые много, серьезно и плодотворно работают, открывают новый музыкальный язык… Но это никогда не будет иметь такого успеха, какой имеет золотой фонд классики. Я и сам в молодости увлекался современным музыкальным языком, переиграл, кажется, всё, что написано на Западе. Теперь я очень удивляюсь, что тогда уделял этому так много времени. Мой профессор был прав. Хотя он никогда не запрещал мне всё это, понимая, что со временем я сам сделаю необходимые выводы.
– А вы своим ученикам не запрещаете увлекаться чем-то, помимо классики?
– Учеников я воспитываю в достаточно строгом стиле. Дисциплина вкуса очень важна. Если вкус будет, человек никогда не заблудится. В этом весь смысл классического образования. Но это, конечно, не означает, что мои ученики не слушают эстрадные песни, джаз, рок. Просто они отводят им правильное место. Я, например, раньше увлекался джазом, преподавал игру на саксофоне. Мой ученик Максим Бегун сегодня один из лучших саксофонистов Германии. Но джаз и классика – всё же разные вещи. В джазе нет той гармонии, радости, возвышенных чувств. Образный строй джазовой музыки проще. Это, как правило, какое-то беспокойство, надломленность, грусть… Джаз более мимолетен, подвержен перепадам настроения. Точно так же, как, например, в рок-музыке доминирует экспрессия, жажда самовыражения любой ценой, нередко – агрессия. Поэтому к року более восприимчива молодежь – у неё есть реальная потребность выплеснуть свои эмоции.
– Как вы относитесь к сочетанию разных стилей: например, классики и рок-музыки?
– Я против этого, вижу в подобных экспериментах акт вандализма. Это как пририсовать усы Моне Лизе. Впрочем, как исключение, бывают и неплохие, оригинально и притом мастерски исполненные работы, они хотя бы не раздражают слух. Всё это интересно лишь как эксперимент, не более. Через такие эксперименты проходят, потом забывают их, а возвращаются к классике.
– Роль классики понятна. Но почему мы знаем имена даже третьесортных эстрадных исполнителей, но не можем назвать имя первой скрипки государственного симфонического оркестра России?
– Всё дело в коммерции. Бизнес! Эстрадных певцов специально раскручивают, тратят на это деньги – потом вложенные средства нужно возвращать. А раскрутить вообще-то можно кого угодно.
– Мне всегда было интересно, как люди с развитым слухом, профессиональные музыканты, относятся к тому, что обычно играет в наших маршрутках?
– В таких ситуациях я просто выключаю свое сознание, воспринимая то, что доносится из динамиков, как шум. Как-то иначе воспринимать такое мне очень тяжело. Дело касается гигиены слуха. Вообще, это важно для любого слушателя, а для музыканта, тем более такого, который исполняет классическую музыку, имеет принципиальное значение.
– Вы управляете целым оркестром. Скажите, что значит быть художественным руководителем, дирижером? Как, по-Вашему, может ли быть нечто общее между управлением оркестром и, например, государственным управлением?
– А ведь оркестр – это и есть государство в государстве (конечно, в хорошем смысле слова). В нем есть своя иерархия, система должностей, дисциплина, атмосфера, характер взаимоотношений. Ко всему прочему, очень важно, чтобы дирижер обладал личным авторитетом, он должен являть пример жесткого самоконтроля, постоянной работы над собой, должен стремиться всегда давать музыкантам больше – делиться опытом, знаниями, и только тогда его будут слушать. Плюс ко всему, дирижер должен обладать и таким специфическим качеством, как быстрота реакции. Ведь всё в оркестре основано на быстром понимании: если музыкант не получает мгновенного импульса от дирижера, им обоим нечего делать на сцене. Понимание должно быть с полуслова… Очень важна атмосфера в коллективе. Да, дирижер, художественный руководитель – это, конечно же, диктатор. У него обязательно должно быть свое видение, своя концепция. Но это не значит, что он не должен прислушиваться к чужому мнению, адекватно воспринимать критику…
– Кстати, о критике. Как-то после одного из ваших концертов я слышал, как один из слушателей говорил, что, вообще, ему всё понравилось, но произведения были слишком сложные, высидеть весь концерт было нелегко. Дескать, не помешал бы антракт.
– Мне тоже говорили об антракте. Что ж, если необходимо, будет и антракт. Но, на мой взгляд, прервать выступление симфонического оркестра нежелательно (хотя так было бы проще для самих музыкантов). Просто потому, что концерт – это особое измерение, в которое ещё нужно уметь войти. Если же на время выйти из него – волшебство, очарование музыки может развеяться.
– А что происходит с людьми, которые постоянно ходят на концерты государственного симфонического оркестра, всякий раз проникаясь волшебством классики? Как они меняются?
– О, с ними происходят настоящие чудеса! Люди становятся другими: духовно богаче, красивее, у них словно открывается второе дыхание, появляется смысл жизни и вера в перемены к лучшему. Всё это результат воздействия гармонии, воплощенной в музыке, свидетельство того, что усилия тружеников на ниве искусства не напрасны.
Беседовал Николай Феч.
