24 февраля
Так что же произошло с рукописью?
Произнесенная Воландом фраза «Рукописи не горят» явно отсылает нас к истории второго тома «Мертвых душ». В ночь на 24 февраля 1852 года (12 февраля по старому стилю) Николай Гоголь сжег практически законченное произведение, на которое потратил свыше десяти лет.
Существует несколько версий произошедшего. Согласно самой прозаической, сделано это было неосознанно. Якобы Николай Васильевич хотел избавиться от черновиков и ненароком уничтожил оригинал. К ней близка вторая – Гоголь сжег второй том в порыве гнева. Либо в состоянии депрессии, вызванной смертью Екатерины Михайловны Хомяковой, сестры его друга поэта Николая Языкова. Но и тут, как видим, действия носят фактически непреднамеренный характер.
Согласно другой точке зрения, такова глубоко осмысленная, религиозная позиция писателя. В январе-феврале 1852 года в доме графа А.П. Толстого на Никитском бульваре, где жил писатель, гостил отец Матфей. Возможно, общение с ним и послужило неким «аргументом».
По замыслу автора, «Мертвые души» должны были стать трехчастным произведением. Первая – «ад», вторая – «чистилище», третья – «рай». В центр второй части попадали новые приключения (злоключения) Чичикова. Но только всё будет «чище, величественней», отмечал Николай Васильевич в письме Сергею Аксакову. Благодаря письмам, воспоминаниям современников, отдельным уцелевшим фрагментам и дошли некоторые обрывочные сведения.
Персонажи сиквела (по-английски – продолжение) не были уже настолько отталкивающими, несимпатичными, как в первом томе. «Зачем же изображать бедность да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдаленных закоулков государства?» – задается вопросом писатель, которому теперь важно показать свет в конце тоннеля, наметить путь к исправлению. В уста героев он намерен вложить свои политические, а в большей степени – религиозные взгляды.
Остается лишь гадать, насколько удалась в художественном отношении эта задача. По признанию автора Николаю Языкову, книга писалась не так уж легко и «совсем не так, как бы хотел». Пройдя путем духовного преображения, Гоголь не мог писать, как прежде, покорно следуя за воображением, «куда ни поведет перо мое».
Можно допустить, что книга заметно уступала своей предшественнице. Понятно, автор всегда мог посоветоваться с кем-то в литературном мире, чей авторитет признавал. Некоторые главы он читал вслух. «Я понял, что Гоголь справился с той громадной задачей, которую перед собой поставил», – свидетельствует Сергей Аксаков. А вот мнение Николая Чернышевского: «Речь генерал-губернатора в пятой главе – это лучшее из всего, что он написал».
Выходит, с художественными аспектами всё было не так уж плохо. И вряд ли чересчур категоричная позиция отца Матфея (при наличии таковой) могла перевесить.
Другое дело, если вдруг автор, оценив написанное критическим взглядом, остался глубоко разочарован. «Вывести несколько прекрасных характеров, обнаруживающих высокое благородство нашей породы, ни к чему не поведет, – признавался художник слова. – Оно возбудит только одну пустую гордость и хвастовство».
Так или иначе, решение оказалось непростым, вероятно, отразилось на самочувствии. 4 марта (21 февраля по старому стилю) великого русского писателя не стало. Уничтожив «Мертвые души», Николай Васильевич Гоголь поставил перед каждым вопрос об ответственности за созданное. Как слово наше отзовется?
Николай ПЛЮЩИНКО.
