В одном из предыдущих номеров газеты «Приднестровье» (№26 от 14.02.2015 г.) рассказывалось о средневековой каменной стеле с крестом, найденной фотопутешественниками. Находка эта, на наш взгляд, вполне может претендовать на статус сенсационной. Ведь речь идет не только о необычном открытии – по сути, открытии того, что было давно открыто, но и об удивительном, неординарном прочтении знака на камне, о расшифровке символа, которая, однако, не столь однозначна, как может показаться на первый взгляд.
Критика в мой адрес
Вкратце напомню: по наиболее убедительной для нас версии, крест на стеле, впервые найденной более 10 лет назад на берегу Днестра близ с. Тея и установленной во дворе григориопольской церкви Вознесения Господня, где вторично «открыли» плиту фотопутешественники, оказался при ближайшем рассмотрении отнюдь не армянским. Такого креста армянская церковь не знает, или, по крайней мере, всезнающий Интернет рассказать об этом ничего не может. Зато точно такой же – причем на все 100%! – крест можно видеть на Государственном Гербе Литвы, по принадлежности к которой он и называется литовским.
Впервые этот символ встречается на печати литовского князя Миндовга, датированной 1252 годом. По легенде, крест был дарован ему самим Папой Римским в знак признательности за принятие католичества.
Вот на этом обстоятельстве ваш покорный слуга и постарался акцентировать внимание в предыдущей публикации, выразив общее мнение участников экспедиции, что стела с крестом, установленная, скорее всего, в конце ХIV века на границе Великого княжества Литовского с Молдавским княжеством, должна была выполнять функцию пограничного столба с высеченным на нем геральдическим символом. Приднестровье же в тот исторический период, как мы знаем, и входило в состав Русско-Литовского государства.
Однако полной уверенности в правоте вышеупомянутой версии не было. Вдобавок уже на этапе подготовки первой публикации возникали и другие гипотезы. Возможно, именно поэтому мой материал получился в некоторой степени сумбурным, о чем автора не замедлили оповестить внимательные читатели. По их мнению, из статьи «Крест Ягеллонов» не было до конца ясно, является ли крест на камне католическим (а каким он может быть ещё, если Миндовгу его подарил сам Папа?), или же православным? В пользу второго, как это ни странно, свидетельствовала научная версия, выдвинутая приднестровским историком Николаем Бабилунгой, в сжатом виде приведенная в рамках всё той же публикации.
По мнению ученого, т.н. «крест Ягеллонов» вполне характерен именно для православного периода в истории Русско-Литовского государства, девять десятых населения которого составляли восточные славяне, по сути – русские православные люди. В Великом княжестве Литовском, подчинившем себе значительную часть земель Киевской Руси, влияние православия тогда было исключительно велико (сами литовцы в основной своей массе оставались язычниками), а русский язык использовался как государственный. Если же знак с крестом действительно был поставлен на берегу Днестра во второй половине ХIV века, то произошло это, скорее всего, при князьях Кориатовичах, во время правления которых в Приднестровье и Подолье положение православного населения края было вполне комфортным. Притеснения христиан восточной ветви начались позже, где-то с середины ХV века, когда в результате возобладавшего ещё при Ягайло западного вектора политики Литвы это государство постепенно объединяется с Польшей, открывает дорогу католическим миссионерам, и уже после Люблинской унии 1569 года становится частью Речи Посполитой.
Версия о том, что Миндовг принял католичество, а вместе с ним и крест от самого Папы Римского, по мнению Н. Бабилунги, не может быть принята безоговорочно, так как доподлинно неизвестно, принимал ли Миндовг христианство западного образца или нет. Известно, что литовцы оставались язычниками и при его сыне, и при внуках, и других преемниках, множество которых принимало православие. Можно лишь с уверенностью сказать, что в настоящее время сей крест манифестируется именно как католический символ, чье название – крест Ягеллонов – обращает нас к имени короля Владислава Ягайло, действительно принявшего католичество и положившего начало объединению Литвы и Польши. Итак, в том, что «крест Ягеллонов», в таком виде, в каком он нам известен, реально существует, не может быть никаких сомнений. Но является ли найденный нами крест литовским или нет – вот вопрос.
Новые обстоятельства
дела
Как я уже говорил, сомнения по части происхождения креста не покидали нас с момента открытия стелы, то и дело получая подпитку в виде самых неожиданных аргументов. И дело не только в том, что даже на этапе установки «пограничного знака» в ХIV веке крест, высеченный на нем, мог и не восприниматься как католический (в первую очередь, это был знак правящей династии), дело в том, что среди православных символов есть ещё один крест, очень похожий на «литовский». Мы говорим о патриаршем кресте.
К слову, о происхождении самого литовского креста давно ведутся споры, и иногда его также считают вариацией патриаршего креста, встречающегося на гербах Венгрии и Словакии и восходящего к эмблеме Моравской державы. Словарное определение: патриарший крест – геральдическая фигура, представляющая собой крест с двумя поперечинами неодинаковой величины, которая нередко используется в качестве символа всей православной церкви. Часто встречается на византийских монетах в руке императора. Например, на лицевой стороне золотого солида с поясным портретом императора Василия I (867-886).
От нашего креста патриарший крест отличают перекладины неодинаковой величины, которых, вдобавок, может быть не две, а три. Не удивительно, что большинству участников экспедиции сие сравнение казалось не слишком убедительным. Но тут в «деле о камне с крестом» неожиданно появились новые обстоятельства. Археолог Игорь Четвериков нашел точно такой же «крест Ягеллонов» (причем в точности – вплоть до расширенных «мальтийских» окончаний) на средневековых монетах Молдавского княжества.
Как мы знаем, на печатях Стефана III Великого, Александра Доброго и других господарей Молдавии изображалась голова тура со звездой между рогами, розой и полумесяцем по бокам. Эти же символы наносились на лицевую сторону молдавской монеты грош. А вот на оборотной её стороне уже в ХV веке присутствовал тот самый крест – «крест Ягеллонов».
Согласно одной из версий, в конце ХV века в Валахию по ходатайству господаря Раду IV прибыл освобожденный из заточения султаном Баязетом II константинопольский вселенский патриарх Нифонт (после смерти причислен к лику святых). Заинтересованность со стороны Раду можно понять – после падения Константинополя Балканы имели шанс стать новым вселенским центром православия.
Правителю Валахии патриарх оказывал помощь в организации церковных и гражданских дел, стараясь улучшить нравы бояр и народа, занимался восстановлением связей с единоверными землями. Имя святого связывается и с появлением в наших краях духовных ученых, одним из которых был Максим Грек, ученик Нифонта, известный как просветитель и реформатор русской церкви.
Со времен Нифонта, согласно этой точке зрения, и появляется на монетах Молдавского княжества изображение щита с шестиконечным патриаршим крестом, по внешнему виду – точно таким же, какой можно видеть на стеле во дворе григориопольской церкви.
Вопросы, требующие ответа, и ответы, рождающие вопросы
Но если крест на молдавских монетах каким-то образом может отсылать нас к пребыванию в Валахии константинопольского патриарха, то о чем свидетельствует точно такой же крест, установленный на левом берегу Днестра, за пределами Молдавского княжества и тем более – Валахии? Из истории мы знаем, что власть господарей никогда, ни в одну из эпох не распространялась на Левобережье Днестра. В таком случае, быть может, «патриарший крест» свидетельствует о религиозной принадлежности жителей региона, например, обозначает границы той или иной епархии? На все эти вопросы у фотопутешественников, увы, не было ответов. И вновь на выручку нам поспешил историк Николай Бабилунга. Вот что написал он в своем письме, пытаясь помочь мне избавиться от полнейшего недоумения по части внезапных параллелей с шестиконечным крестом на молдавских монетах.
«Отвечая на ваш вопрос, нам снова придется обратиться к братьям Кориатовичам, – пишет Н.Бабилунга. – Один из видных и авторитетных исследователей Подолья, член-корреспондент Императорского Московского археологического общества и член-секретарь Подольского губернского статистического комитета В. Гульдман в 1901 г. в своем исследовании сообщил ряд интересных сведений о трудной судьбе каждого из братьев, среди которых нас не могут не заинтересовать в свете поставленных вопросов планы старшего брата – Юрия Кориатовича. По сведениям автора, в 1374 г. Юрий вместе с братом Александром дает в Каменецком замке грамоту г. Каменцу, «из которой видно, что князья Кориатовичи были не только верховными владетелями страны, но и её внутренними устроителями». В том же 1374 г. умирает Лацко, сын Богдана I Основателя, второй по счету молдавский господарь, который не имел наследников по мужской линии. Вот к дочери Лацко Анастасии, которая была незамужней, и поехал свататься Юрий Кориатович.
Надо иметь в виду, что в те времена Подолье не ограничивалось строго по Днестру на западе, а включало земли до Прута, а местами и до Сирета (граница по Днестру между Молдавским княжеством и Великим княжеством Литовским была установлена только при Ягайло, в 1387 году. – Прим. авт.). Есть серьезные предположения, что в качестве свадебного «подарка» Юрий привез в столицу Молдавского княжества согласие на передачу Молдавии от Подолья ряда земель в Правобережье Днестра, включая и город Белгород в устье Днестра на его правом берегу. И этот «подарок», вероятно, не мог не играть своей убедительной роли в политическом раскладе, кому править Молдавией.
Однако следует иметь в виду и то, что еще за 4 года до этого события Папа Римский направил в Молдавию два десятка монахов-миссионеров, которые сумели убедить Лацко перейти в католическую веру. Видимо, все же главную роль для правящих кругов сыграло нерасширение границ княжества на восток. Это было важно, но важнее был вопрос о будущей конфессиональной принадлежности молдаван – католицизму или православию будет принадлежать страна? К сожалению, ни молдавские, ни древнерусские летописи, ни польские хроники не дают никаких намеков на то, как происходила эта внутриполитическая борьба. Может быть, когда-нибудь ватиканские архивы откроют эту тайну? Только мы сейчас, на нашем уровне понимания своей истории пока можем лишь утверждать, что Юрий Кориатович неожиданно быстро вышел из этого расклада. Он действительно наследовал княжество Лацко, но буквально в течение нескольких дней умер (вероятнее всего, был отравлен боярами).
Таким образом, появление на молдавских монетах изображения креста, характерного для Великого княжества Литовского и Русского, логично можно было бы объяснить этими литовско-русско-молдавскими связями 60-80-х гг. XIV в. Ведь мы не можем забывать, что первые молдавские монеты появляются именно при Петре I Мушате (1374-1391), когда Молдавское княжество, постепенно расширяясь на восток и север, вбирало в себя русинов и другое славянское население бывшего Подольского улуса Золотой Орды. Кстати, именно господарь Петр довел границы Молдавии до их возможного расширения на востоке, т.е. до Днестра. Он и закрепил эти границы на многие столетия вперед соответствующими договоренностями с Польшей и Подольем, с Владиславом Ягайло и с братьями Кориатовичами.
Не эпилог
Выходило, что не только патриарший крест, но и «крест Ягеллонов» мог изображаться на молдавских средневековых монетах. Так какой же природы символ, высеченный на камне: католической или православной? Была ли поставлена стела на левом берегу Днестра как пограничный знак, или как некий ориентир церковной принадлежности? Какова взаимосвязь между крестом на монетах и нашим символом? А если она (связь) есть, то в результате чего возникла? Является ли столь редкое сходство порождением династических связей между Молдавским княжеством и Русско-Литовским государством, или отсылает нас к эпизоду, связанному с именем константинопольского патриарха Нифонта? С каким крестом мы имеем дело – литовским или патриаршим? По всей видимости, на все эти вопросы ещё только предстоит ответить вдумчивому исследователю.
Николай Феч.
