В редакцию поступают творческие работы на конкурс журналистского мастерства «За республику!». В конкурсе решили участвовать телевизионщики, что очень приятно. Это Лидия Салкуцан и Никита Кондратов с документальными фильмами «Кровавый пион»: дело террориста Илашку» и «Война в Приднестровье: это может повториться?». Пишут нам и просто читатели, значит, конкурс увлек многих. Одну из таких работ мы и публикуем.
Война лета 92-го меня застала в Кишиневе у родителей, куда накануне приехала с тремя маленькими детьми на вручение диплома об окончании университета. Это должно было состояться 19 июня.
В шесть часов вечера, когда я уже была готова отправиться на торжество, звонок из дома обрушил всю мирную жизнь – война. Начались тягостные дни ужаса и тревоги. Радио Приднестровья в Кишиневе глушили нещадно, об обстановке в Бендерах можно было узнавать из редких телефонных звонков. Последним 22 июня мне об этом сообщил друг семьи Саша Капустенко, который уже несколько месяцев служил связистом в гвардии.
Ко мне в Кишинев муж сумел добраться лишь на пятые сутки после начала военных действий в Бендерах. Его путь вместе с другими беженцами лежал через Одессу. Он рассказал о жителях города в подвалах, о том, как готовили еду на кострах, о мародерстве, пожарах… Трудно и больно было слушать его.
Находясь, казалось бы, в безопасности, я рвалась домой, в свой город. Почему? Да потому, что в Кишиневе спокойно мне было только в доме родителей. Градус румынского национализма на улицах зашкаливал. Для моего возвращения были и другие причины. В районе шелкового комбината оставалась моя свекровь, ее муж и сын были в ополчении. А тут еще пришло известие, что брат мужа ранен и находится в госпитале.
Спустя неделю после начала боев мы с мужем были в Тирасполе. Как добирались – отдельная история. Через север Молдавии, Украину. Из Раздельной на Приднестровье людей не было вовсе, только встречные беженцы. Приехав, прямым ходом направились в лечгородок (РКБ), который к тому времени превратился в самый настоящий военный госпиталь. Нашли родственника, Олега, который, как оказалось, был ранен в ногу. Но несмотря на это, в день нашего приезда помогал поднять на этаж своего друга Сергея Улько. Второй этаж, хирургия, маленькая палата на четыре койки. На одной из них лежал Серёжа, обе ноги которого были перебинтованы от ступней до самого верха. Все бинты в крови…
Я не выдержала и заплакала, но меня тут же незнакомая женщина выставила за дверь палаты, строго сказав: «Здесь раненым слезы не нужны». Я, взяв себя в руки, вернулась, но поговорить с Сергеем не удалось – он был контужен и не слышал.
Мы с мужем обошли в госпитале все отделения и палаты, надеясь найти еще одного своего близкого человека, Александра Капустенко, который, как нам стало известно ранее, пропал без вести и, по всей вероятности, мог быть здесь. Но, к сожалению, Сашу не встретили. Увидев здешнюю обстановку и изрядно разволновавшись, я решила непременно остаться. Мне разрешили, и в первую ночь, когда после обезболивающих уколов раненые немного притихли, я с новой знакомой, той самой женщиной, которая запретила мне раньше перед больными плакать, могла поговорить. Я ей рассказала, что с мужем ищем Сашу Капустенко, замечательного парня, настоящего патриота. Его по состоянию здоровья комиссовали из армии, но он еще в апреле, сразу после того, как националисты дерзко обстреляли у нас автобус с рабочими, добровольцем вступил в ряды гвардии. И сейчас, когда в Бендеры вошли националисты, он был в первых рядах его защитников. Ради своей любимой мамы, которая одна воспитывает еще младших брата и сестренку и мечтает о лучшей жизни.
Женщина в свою очередь поделилась, как оказалась здесь, в госпитале. Ее сына, совсем еще молоденького бойца Дмитрия Тарахана, тяжело ранило в бою у крепости 23 июня. С ним был друг, который погиб и которого она похоронила. Приехав с сыном в госпиталь, попросила разрешения остаться хоть на часок-другой, чтобы за ним ухаживать, а получилось, что не на день и не на два задержалась. Поделившись, тетя Марина, молча выйдя из палаты, тут же вернулась с документами. Среди них был паспорт Саши Капустенко. Теперь она искала его семью, чтобы известить о горе.
Так для меня начался новый отсчет времени. Спокойных дней и ночей не было. В моей палате – четверо раненых, и все лежачие. Уколы баралгина делала им сама, так как медсестры не успевали. Хорошо помню, как трудно было заставить больных есть, особенно они не могли видеть мясо. Перевязки первое время делали прямо в палате.
Был у нас такой, Игорь Костин из Ростова, «Казачком» мы его звали, двадцатилетний балагур. В районе кинотеатра «Дружба» рядом с ним разорвались две гранаты, все его тело было в осколках (их вынимали не один день), ко всему еще раздроблена левая рука. При перевязке медсестра попросила помочь, и я, снимая шину, почувствовала ее, висевшую как тряпка. Начала терять сознание, но, понимая, что если опущу руку, она просто отвалится, совладала с собой. Сцепив зубы, говорила про себя: «Я не медик, я библиотекарь, но все же стараюсь, очень хочу помочь…». А «Казачок» меня понимал и улыбался сквозь боль. До сих пор помню тот момент.
Приходилось помогать собирать и отправлять тяжелораненых в Москву, в госпиталь им. Бурденко (за ними прилетали самолеты из России). Абсолютно все, прощаясь, обещали быстро поправиться и вернуться в строй. А однажды, помню, в отделение привезли новую партию наших бойцов, бывших пленных. Их было двенадцать, обменянных на захваченных опоновцев. Грязных, измученных, но несломленных сильных мужчин сразу отправили к врачам. Одному из них, Олегу, я помогала под краном мыть голову. Она вся была в кровавых потеках после ударов прикладом автомата. А на спине – сплошной черный синяк. Олег крепился изо всех сил, пытался улыбаться.
Запомнился парнишка, призывник Юра Субботин, который до войны жил в Бендерах у кинопроката. Взяв в плен, опоновцы переправили его в Каушаны, где били и сломали руку. Какой сильный мальчик! Я ставила ему между кроватями табуретку с тарелкой еды, и он, зажимая в загипсованной руке ложку, старался есть сам, отказываясь, чтобы ему помогали.
Позже в отделении появилась свободная коляска, на которой можно было поочередно вывозить ребят на прогулку во двор, что я и делала. Как-то один паренек с ампутированной ногой попросил показать ему жизнь за пределами больницы. Послушала его. За забором лечгородка –мир, лето, девушки в коротких юбках… Мы проехали всего несколько десятков метров, и вдруг слышу от него: «Поворачивай, не могу смотреть! Будто и войны нет, и раненых тоже… Где те ужас, горе?..». Да, и такое было… Война есть война, это боль.
А еще помню, как привезли из Бендер в лечгородок пленного опоновца. Весть быстро разнеслась, его захотели увидеть раненые из других палат и отделений, спросить, зачем он пошел на нас. Особо эмоциональных сдерживали свои же: они запрещали пленных трогать, говорили: мы ведь люди…
Когда к нам в Приднестровье самолеты доставили миротворцев из России, в госпитале был настоящий праздник. Победа! В ней никто из наших бойцов не сомневался. «Если было бы у нас оружие, устроили бы салют прямо тут», – услышала тогда от одного больного. Его поддерживали другие.
Наши защитники поправлялись, выписывались, кого-то переводили долечиваться в госпиталь для инвалидов войны… Наступал черед прощаться и с моими подопечными – «Казачком», Сергеем, Юрой, другими, которые называли меня сестрой милосердия, а еще и сестричкой… И с напарницей своей, тетей Мариной, тоже, и со ставшим родным и близким медперсоналом. Всё, можно идти домой. Это была середина августа. На следующий день я уже была на работе в своей библиотеке. Начиналась мирная жизнь. Даже не верилось.
Инна ДЕРКС, библиотекарь городской библиотеки, г. Бендеры.