Тема прошлого, ушедшего времени и всего, связанного с ним, – не нова. Мы приходим порой на знакомую с детства улицу, по которой мальчишками гоняли мяч, останавливаемся у близкого душе дома, вглядываемся в окна своей маленькой, но такой счастливой квартиры. И на кованую скамейку поглядываем – на ней впервые шептались с девчонкой из соседнего подъезда. У каждого есть места, которые неповторимы и дороги нам, они напоминают время, которое уже не вернуть, но оно продолжает жить в нашей памяти.
Автор сегодняшней публикации – ныне москвич, но вечный, как говорит сам, наш земляк Владимир Наровский, предлагает открыть новую рубрику «Не забывается такое никогда». И редакция полагает, что положенное им начало получит продолжение. Вам, дорогой читатель, нужно найти старую фотографию объекта, о котором очень хотели бы рассказать и написать об этом. Старые дом, улица, памятник, парк… – они сохранились. Как и воспоминания, которыми мы призываем вас поделиться.
…Осенью 1962 года моей маме выделили большую комнату в общежитии пединститута, где жили в основном преподаватели и сотрудники. На первом этаже в двух больших комнатах еще некоторое время оставались студенты.
Двухэтажный, с узнаваемой аркой и закрытым внутренним двором (как и многие дома в Одессе, которые проектировал тот же де Волан), дом этот по улице Базарной №15, ныне улица Свердлова (фото 1890 г.), был построен хозяином как доходный закрытый дом в 1870 году (на чугунных литых лестницах во дворе стоит эта дата). Сам владелец дома с семьёй занимал два этажа с тыльной стороны двора, где был второй высокий выход на центральную улицу Покровскую (ныне улица 25 Октября), со стоянкой для конных повозок (сохранились даже железные крюки в стене для привязи лошадей), крестьян, привозивших на базар дары садов и полей из близлежащих сёл и деревень. Остальные комнаты сдавались внаём гостям города. И в одной из них на втором этаже жила наша семья. Сейчас, когда я, пусть редко, но все же бываю у этого дома, непременно смотрю на наши окна, которые выходили на крышу соседнего дома.
Стены здания были сделаны из ракушечника, а при строительстве в бетонный раствор для прочности добавлялся яичный раствор. Сколько на это уходило тогда яиц, сейчас никто не знает, но когда я в свое время пытался в комнате увеличить нишу с тем, чтобы поставить туда платяной шкаф, пришлось сгубить три топора, и на ладонях в память об этой непростой работе надолго остались мозоли.
На второй этаж вела лестница с хорошо сохранившимися ступенями из белого мрамора, которые мы с мамой пытались каждый раз в наше дежурство отмыть. Для этого с самого утра грели на керосинке 40-литровый бак (выварку) с водой и тщательно драили полы коридора, общей кухни и белоснежную мраморную лестницу. Все удобства, включая туалет и колонку с холодной водой, были во дворе. Комната, которую маме выделили, площадью 30 м2 и высотой более 4 метров, раньше была общей кухней, где 12 семей несколько лет готовили себе еду на примусах, керосинках и керогазах. (Любой примус, вне зависимости от топлива, – это паяльная лампа, где топливо под давлением разбрызгивалось через форсунку. Керосинки официально назывались в продаже «керосиновая плита». Были двухфитильные керосинки и более мощные трехфитильные, правда, на которых можно было кипятить только по 2 литра воды. Керогаз предназначался для людей зажиточных, а главное, располагавших не коммунальной, а собственной кухней в отдельной квартире).
Все эти тепловые агрегаты середины прошлого века для приготовления пищи работали на керосине и, следовательно, коптили и чадили безбожно и запах издавали не лучший. За керосином я потом ходил с двумя алюминиевыми бидончиками на Кирпичную Слободку в специальную лавку с кривой надписью над ней «КЕРОСИН». Все стены и потолок в общей кухне были чёрно-серого цвета, и чтобы привести комнату в божеский вид, мы вначале скоблили стены и потолок жёсткой щёткой, а потом белили с песком и извёсткой (набело). Помню, белили семь раз.
В нашем общежитии проживали люди разных национальностей: молдаване, гагаузы, украинцы, русские, евреи и даже одна большая цыганская семья. Жили очень дружно и весело, я за много лет не припомню ни одной крупной ссоры, а тем более пьянки или драки. Обстановка была почти семейная. Можно было попросить, одолжить, даже безвозмездно, у соседей пару кусочков хлеба, соль, сахар, спички, подсолнечное масло и многое другое без всяких проблем.
Приведу только один пример добрососедских отношений, которые порой сегодня нельзя представить. В 1964 году XVIII летние Олимпийские игры проходили в Японии, в городе Токио. Телепередачи и прямые трансляции с игр начинались поздно ночью (в записи тогда ничего в СССР не показывали). У нас на этаже был только один чёрно-белый телевизор «Рекорд» – у жильца комнаты №12. И поздно вечером в коридоре можно было наблюдать футуристическо-детективную картину. К двери этой комнаты на цыпочках крались мужики со стульями и табуретками в руках. Все тихонько усаживались перед телеэкраном, размеры которого были чуть больше листа формата А-4, стараясь не разбудить хозяйку тётю Лену, уже спавшую с дочерьми за занавеской. Начинался просмотр Олимпиады, и меня, были случаи, несколько раз выгоняли из комнаты (да ещё получал заслуженно по шее) за то, что был страстным болельщиком. Мы смотрели бокс, лёгкую атлетику и баскетбол, и как можно было не болеть громко за наших спортсменов, когда сборная команды СССР чуть не победила американцев в общем медальном зачёте (у США – 96 медалей, а у наших – 90).
А мы с мамой купили свой первый чёрно-белый телевизор «Берёзка» только в 1966 году (цветные телевизоры появились несколько позже и стоили тогда огромных денег – около 450 рублей, что составляло пять месячных маминых зарплат). Он, к сожалению, бесконечно ломался, да и смотреть по нему чаще всего было нечего. Тогда было всего три программы: две центральные (московские) и одна местная (кишинёвская). Телетрансляции заканчивались в 22 часа. Правда, был один громадный плюс – отсутствие в трансляции какой-либо рекламы в телепередачах и фильмах.
И все же цветной телевизор у нас в доме появился. У соседа дяди Лёни Копцева. Тогда одесситы придумали своё очередное оригинальное «Ноу-хау» – они наносили на отмытую старую рентгеновскую пленку три цвета: сверху – розоватый (неплохо смотрелись лица дикторов), посредине – коричнево-синий (под цвет костюмов, машин, зданий), и зелёный – внизу (под цвет травы футбольного поля). Пленка крепилась авиационной резинкой на экран телевизора. И весь этаж ходил к Копцевым как на телеэкскурсию – смотреть ТВ в цвете.
…Годы прошли, а дом детства остался. Тогда он был самым обыкновенным, ничем не запоминающимся, порой, даже хотелось жить в ином, а сейчас… Вспоминаю великого писателя Габриеля Маркеса, который сказал, что «надо прислушаться к голосу ребенка, которым ты был когда-то и который существует еще где-то внутри тебя. Если мы прислушаемся к ребенку внутри нас, глаза наши вновь обретут блеск. Если мы не утеряем связи с этим ребенком, не порвется и наша связь с жизнью». Как близки мне эти слова.
Владимир НАРОВСКИЙ.
