Пролог
Приднестровье нередко называют «контактной зоной», «перекрестком миров», территорией на стыке государств, культур и цивилизаций. Причем речь идет не только о пограничном значении Днестра. Было время, когда «контактная зона» имела вид перекрестка и в прямом, и в переносном смысле. С севера – Речь Посполитая, с юга и востока – турки, татары, зарождающееся казачество, с запада – Молдавское княжество, пребывающее под османским игом.
Центром креста, непосредственно – перекрестием являлось место впадения речки Ягорлык в Днестр. Здесь, по некоторым свидетельствам, уже в ХIV веке были возведены оборонительные сооружения. Во времена Речи Посполитой в городке с одноименным названием Ягорлык находился польский гарнизон, а сама крепость долгое время служила последней цитаделью на границе с Дикой степью.
В понимании польских панов Ягорлык был крайней точкой цивилизации как таковой. И хотя для местных жителей господство шляхты оказалось не многим лучше татарских нашествий, на определенном историческом этапе лишь Великое княжество Литовское, а затем – польско-литовское государство сдерживали натиск степи. То были времена, когда наследие Древней Руси, многочисленные удельные княжества лежали в руинах. Русь задыхалась под татарским ярмом и только собиралась с силами, чтобы окончательно сбросить его, превратившись в сильное, централизованное Государство Российское.
Вот почему польско-литовский период в истории Приднестровья нельзя рисовать одной краской: другой силы, способной противостоять орде, Крымскому ханству, Османской империи, тогда просто не было. С другой стороны, только зная о тяжкой доле приднестровцев в эпоху «лихолетья», можно по достоинству оценить акт нашего освобождения в конце ХVIII столетия. 29 декабря (по старому стилю) 1791 года, ровно 225 лет назад, территория Приднестровья южнее Ягорлыка вошла в состав России. В 1793 году после второго раздела Польши обе части воссоединились под сенью двуглавого орла. На земле, щедро политой слезами и кровью, претерпевшей за последние 500 лет все мыслимые ужасы оккупации, начинается долгожданная эпоха мира и благоденствия.
В поисках приключений
«– Мы встретимся, друзья мои, обязательно встретимся!
– Когда же?
– 20 лет спустя!»
Не прошло и 20 лет, как мы, люди глубоко убежденные, что Приднестровская земля полна тайн и пока ещё не совершенных открытий, вновь встретились за одним столом: археолог, фотохудожник, журналист, фермер. Нам было интересно жить, и чтобы стало ещё интереснее…
Мы решили взяться за одно очень любопытное дельце. Как говорил в таких случаях знаменитый сыщик: «Мы возьмемся за это дело, Ватсон!». И тут я бы мог сказать, что о Ягорлыке, легендарной крепости на краю степи, точное местонахождение которой до сих пор неизвестно, нам, перед самым приездом сэра Генри, поведал доктор Мортимер, но… всё было не так…
Название «Последняя цитадель» не давало мне покоя, и уже давно. Оно властно диктовало свою волю, заставляя тащиться по своим следам. Я не знал, зачем мне всё это, но и развязаться было невозможно. Название, замечу, не вполне удачное, особенно если учесть опыт Никиты Михалкова: долгожданный и многообещающий фильм «Утомлённые солнцем-2: Цитадель» с треском провалился. Хотелось бы верить, что эта его «Цитадель» и была последней.
Но, как говаривали древние, nomen est omen (я люблю повторять это выражение, потому что больше ничего из университетских лекций по латыни не помню). Название пока ещё не написанной статьи по результатам пока ещё не совершенной экспедиции, как знамя, под которым предстояло ринуться в бой. У Михалкова «Цитадель», кстати говоря, тоже начиналась с «Предстояния».
И вот мы четверо сидим за столиком в кафе, обсуждая степень безнадежности всего нашего предприятия. Решили, что найти некогда существовавшую твердыню – и правда, дело практически безнадежное, но увлекательное.
Из рубрики «О нас пишут»
В романе Сенкевича «Пан Володыевский» название «Ягорлык» встречается четырежды. Три раза оно следует за словом «самый»: «У самого Ягорлыка», «К самому Ягорлыку», «До самого Ягорлыка». Из чего следует, что в понимании поляка Сенкевича, Ягорлык – это что-то наподобие края света, где живут люди с песьими головами, на небе всходят одновременно три луны, и, конечно, источает ядовитые испарения «развесистая клюква».
«…Нельзя так просто пройти в Мордор, его черные врата стерегут не только орки, там всегда начеку неспящее зло, и великое око видит всё. Это бесплодная пустыня, разоренная огнем и покрытая золой и пеплом, даже воздух пропитан там ядом. Будь у вас даже 10 000 воинов, вы не справитесь…» – говорил по этому поводу не Сенкевич, но тоже, судя по имени, поляк Боромир, один из героев эпопеи Дж. Р.Р. Толкина «Властелин колец».
А вот как выглядел в ХVII столетии край польско-литовского государства (с нашего края) у автора «Пана Володыевского»:
«…За Хрептёвом еще гарнизоны стоят: в Могилеве, в Рашкове и дальше, у самого Ягорлыка… Думаешь, у татарских разъездов (чамбулов) один только путь есть – через Рашков и Могилев? Они и прямо с востока, из степей, могут прийти, а то подымутся по молдавскому берегу Днестра и махнут через границу Речи Посполитой, где им вздумается.
– Неужто в Хрептёве настоящая пустыня? Это ведь совсем недалеко!
– Самая что ни на есть настоящая. Когда-то, еще в мои молодые годы, тамошние места были густо заселены. Едешь и на каждом шагу то хутор, то село, то городишко… Теперь пан Собеский снова у казачья и татар эти земли вырвал… Но людей здесь пока еще мало, одни разбойники по оврагам сидят…
…И в самом деле, сразу за Китайгродом пошли дремучие леса – тогда большая часть этого края была ими покрыта. Кое-где, впрочем, встречались и открытые поляны, и тогда путники видели ближний берег Днестра и обширное пространство за рекою, вплоть до холмов на горизонте.
Дорогу им преграждали глубокие овраги – обиталища диких зверей и людей, еще более диких, чем звери, – то узкие и обрывистые, то расширяющиеся кверху, с пологими склонами, поросшими густым лесом.
Мрачные, черные деревья, взбираясь на самые края оврагов, казалось, стараются заслонить глубокие провалы от золотистых лучей солнца.
Местность становилась все холмистее, пуща непролазнее. Постоянно то телеги ломались, то начинали баловать кони, отчего случались долгие проволочки. Старый шлях за двадцать лет так зарос лесом, что от него и следов почти не осталось, поэтому приходилось держаться троп, проложенных войсками во время давних и недавних походов, но тропы эти часто уводили в сторону и всегда были едва проходимы.
В пути провели целый день. Наконец солнце побагровело, и огромный его шар перекатился на молдавскую сторону, Днестр засверкал, точно огненная лента, а с востока, от Дикого Поля, потихоньку стал подползать сумрак.
Нововейский направился на юг, к самому Рашкову. Окрестности Рашкова были теперь совершенно пустынны; сам городишко превратился в груду пепла, который ветры успели уже развеять на все четыре стороны, немногочисленные жители бежали от надвигающейся бури. Было ведь уже начало мая, добруджская орда, того гляди, могла появиться в этих краях, так что оставаться там было опасно.
Кое-кто оборотился к Днестру, который в заходящем солнце сверкал, как золотисто-пурпурная лента. Прибрежные, полные пещер скалы потонули в слепящем сиянии. Они возносились стеной, отделяя горстку людей от отчизны. Для многих то было, верно, последнее прощание.
«До самого Ягорлыка идем, что ли?» – говорил себе вахмистр.
Николай Феч.
Продолжение следует…
