Терпеть не могу, когда о людях говорят поверхностно, делая акцент на формальном: родился-учился-работал… Если пишешь историю человека, которого уже нет с нами, это неприемлемо вовсе. Но если пишешь портрет незаурядной личности, талантливой и сильной духом, поверхностно и не выйдет. Именно о таком человеке рассказ сегодня. О Надежде Аронецкой. Слишком многое в ней глубинно. И то, что ею двигало в жизни, тоже не на поверхности. Из всех рассказов о ней, которые приходилось слышать, ясно, что ее увлеченность, а точнее, вовлеченность в профессию – без остатка. Эта вовлеченность занимала все ее мысли. Страсть к своему делу заставляла испытывать взлеты, победы, падения. Эта страсть позволяла ей мужественно, без жалоб преодолевать жизненные трудности. Потому что для нее существовала главная любовь – театр.
30 сентября актрисе, педагогу, режиссёру и создателю тираспольского театра исполнилось бы 100 лет. Сегодня в 5 часов вечера 50-й юбилейный театральный сезон откроют памятной программой о Надежде Аронецкой. Сразу после этого зрители увидят спектакль «Наш Чехов». Произведениями этого писателя всегда восхищалась Надежда Степановна. А пока вы еще только собираетесь в театр, приглашаю к разговору с его главным режиссером Дмитрием Ахмадиевым. Интервью с ним, разумеется, будет о Надежде Степановне. Мой собеседник расскажет о своем первом театральном педагоге и наставнике, рисуя портрет разными красками, без никому ненужных формальностей. И каждый, даже самый маленький, мазок станет раскрывать характер героя материала больше, чем целая автобиография.
– Так уж устроен наш мир, что мы пишем статьи, снимаем сюжеты и проводим вечера памяти, приурочив их к дате. Раз так заведено, давайте и мы воспользуемся случаем, чтобы снова вспомнить самим и рассказать другим о таком важном не только для театра, но и для Тирасполя человеке.
– Выходит какая-то, на самом деле, удивительная история: и 50-й театральный сезон, и 100 лет со дня рождения Надежды Степановны. Такое столкновение дат бывает не так часто. Но в то же время мои ощущения очень личные. Аронецкая всю жизнь боролась, находясь в сложнейших обстоятельствах. Ей было 50 лет, когда она открывала этот театр. В 50 лет обрубить какой-то период жизни… Настолько быть неспокойным человеком, чтобы начать все сначала. Уехать совершенно в другой город, в чужие стены, с какими-то молодыми людьми, третьекурсниками. Я не представляю, какой силой духа нужно было обладать. Оставив все, она идет на этот шаг – практически в неизвестность. И потом, спустя много лет, когда вынуждена была выйти на пенсию, организует актерский факультет. Продолжает быть в профессии, ищет новые для себя формы существования в ней.
– И Вы оказываетесь одним из студентов этого факультета…
– Да. Тогда у нас на три курса была одна аудитория, как сейчас помню, 302-я. Мы первокурсниками ходили к ней на занятия и даже представить себе не могли, что стоит за плечами этой женщины. Это теперь я многое понимаю. В последние недели своей жизни она лежала в военном госпитале и все равно продолжала проводить занятия с нами. Там, в госпитале. Помню, мы с ребятами делали свой показ, последний при ее жизни. Он прекратился на мне. Ей стало плохо. Я доработал, а следующую сцену она остановила. Потом отдышалась, привела себя в порядок и нашла силы, чтобы обсудить. «Сыграешь-сыграешь, Ахмадиев, ты своего Иванова. Лет в 45», – говорила она.
– Выходит, работала Надежда Степановна до последнего…
– Через пару дней после этого показа она ушла из жизни. Я помню абсолютно все, как будто это было вчера. Такие дни остаются в памяти на всю жизнь. Я так же хорошо помню, например, как Надежда Степановна пришла в кооператив, где я мальчишкой работал гладильщиком и «швеем» (смеется). Я уже рассказывал эту историю: не поступив в Одессу на физвос, я год должен был чем-то заниматься. В нашей семье не принято сидеть без дела, и моя тетя взяла меня на работу.
Надежда Степановна со своими первокурсниками пришла в ателье за какими-то тканями. Тогда я ее и увидел. А тетя попросила о прослушивании, потому что я к тому моменту уже был нацелен на свершения, мечтал поступать в Питер на театральное. Надежда Степановна приняла меня на курс. Что-то она увидела во мне. И тогда началась особенная веха в моей жизни.
– А что Вы читали, не помните?
– Какую-то басню, которую сам сочинил. Она сказала: «Молодец, что ты такой рифмоплет, но давай лучше Крылова потом принесешь». Какое-то стихотворение читал, не помню. Но помню, что пародировал Аллу Пугачеву и Шатунова. Она сказала: «Боже, какой ужас!» Спустя год на экзамене, когда я уже читал монолог Алеши Карамазова и забыл текст от переживания, она сказала: «Ребенок, а чего ты перепугался-то так?! Поставлю я тебе твою «пятерку», это ж понятно, ты уже год занимаешься. Ну давай, пой свою Пугачеву. Повесели нас просто и иди» (смеется).
– По Вашим рассказам понимаю, что она, с одной стороны, была требовательным наставником…
– Очень требовательным!
– …а с другой – человечным.
– Требовательность не отменяет человечности. А в нашей профессии нетребовательным быть просто невозможно. Когда ты от себя ничего не требуешь, когда ты от дела не требуешь ничего, что из этого выйдет? Она по-другому просто не могла. Повышала голос очень редко – разве что в каком-то кураже. Но самое страшное, когда она переставала замечать студента.
– Осознанно?
– Конечно! Я этими приемчиками тоже пользуюсь (улыбается). Но у нее это получалось как-то глобально. Вы можете себе представить: женщина, уже пожилая, 72 года ей было на тот момент. Человек с ней здоровается, а она просто мимо проходит.
– Чем это нужно было «заслужить»?
– Отношением к работе. Если человек не понимал, где он находится и зачем. Нужно было быть здесь и сейчас. Нужно было отдаваться профессии и придерживаться всех правил. Я сегодня от своих студентов требую: нельзя краситься, нужно приходить на занятия в черной форме. Это от нее все, от Надежды Степановны! И я понимаю, для чего это все и зачем.
– А для чего и зачем? Потому что должен быть чистый лист?
– Верно. Когда мы надеваем на себя что-то – одежду, косметику, – мы надеваем на себя образ. Зачем мне образ, когда мне нужно видеть чистое лицо и понимать, какую роль, какой образ я могу доверить актеру? Надежда Степановна учила нас и этим элементарным профессиональным вещам в том числе.
В 1969 году Надежда Аронецкая, которая до этого времени работала в театрах Москвы и Кишинева, указом министерства культуры МССР была назначена режиссером Тираспольского городского театра-студии. В состав труппы вошли выпускники актерского курса Кишиневского института искусств, который Надежда Степановна вела с 1965 года. Так, в 1969 году Надежда Аронецкая приехала в Тирасполь и смело взялась за свое главное творение – театр. Свет, музыка, декорации и костюмы – каждая деталь под ее контролем, но особенно требовательной она была к актерам. Именно они, считала Аронецкая, – душа театра, поэтому строго отбирала артистов в труппу. Театру надо отдавать все или ничего и честно уходить, говорила она. Заслуженный деятель искусств МССР Надежда Аронецкая была главным режиссёром Русского драматического театра в Тирасполе на протяжении 10 лет. За это время ею было поставлено более 30 спектаклей. В 1979-м она вышла на пенсию, однако позже работала в театре как приглашенный режиссер. В начале 90-х годов по ее инициативе был создан актерский факультет в Приднестровском госуниверситете. В 1993 году Надежда Аронецкая ушла из жизни, отдав 45 лет служению искусству. С 2001 года театр носит ее имя.
– Я слушаю Вас и понимаю, что мне повезло: Вы трепетно и уважительно относитесь к Аронецкой. Иначе мне было бы сложно вести это интервью…
– Вы знаете, когда-то Джигарханян на вопрос, что делать, если у тебя с режиссером нет состыковки, тихонечко так сказал: «Все должно быть в любви». Его снова спросили, мол, ну если все-таки нет понимания? Он снова ответил: «Все должно быть в любви». И в третий раз этот вопрос по-другому задали. И тогда он сказал: «Послушайте, значит, вы не артист, раз не можете перетрасформировать свою энергию в любовь».
– Не сыграть эту любовь, а проникнуться ею?
– Сыграть можно что угодно, кроме любви и искренности. У На-дежды Степановны было обостренное чувство правды. Невозможно соврать ей, обмануть! Не-воз-можно.
– У Вас на рабочем столе – ее портрет. Обычно это место для фотографий очень близких людей…
– В моем кабинете два ее портрета не потому, что это дань какая-то, дань уважения… Они тут, потому что я так хочу. Потому что я с ней разговариваю. Эх, я такие вещи Вам сейчас говорю…
– Что Вас смущает?
– Я их скажу. Вы их напишете. В газете их напечатают…
– И они станут просто словами?
– Да, наверное… А мне этого не хотелось бы. Потому что это настолько личное. Я говорю и сам глохну, понимаете? Не хочется пафоса, а когда говоришь об Аронецкой – тем более. У меня такое болезненное восприятие еще и потому, что ее смерть была в моей жизни первой значимой смертью. И тогда я не мог смириться с этим. Я помню массу подробностей. Мелочей всяческих. Помню, что какое-то стихотворение тогда еще написал. О том, что это был последний спектакль в ее жизни…
– Вы имеете в виду…
– Ее похороны. Помню, накануне мы с моим другом однокурсником Димой Новицким закрылись в аудитории, долго плакали…
– Прошли годы, много ступеней пройдено, и вот вы сегодня стоите на том месте, на котором когда-то стояла она. Сложно?
– Непросто. Помогает и придает сил опыт Надежды Степановны. И ее биография. Ее биография – это биография не только ее, а, как оказалось, участь и других больших мастеров. И сегодня, когда театр получает награды и я выхожу на сцену за ними и говорю слова благодарности, то первые слова всегда – ей. Потом маме, потом всем остальным. Это первый мой педагог. В нее невозможно было не влюбиться. Наверное, если бы не она, то был бы другой наставник, но я его не хочу. Я не хочу вернуть ни секунды! Мне сейчас уже ничего не страшно в профессии. Послушайте, сейчас объясню… Когда ты уже артист, тебе не страшно! В поле коврик постелил, и ты – артист. Вышел на большую сцену, и ты – артист. И это все ее слова! Вы понимаете, какой она человек? Всему этому нас учила она. Научила.
Татьяна Астахова-Синхани.
Фото: www.multiurok.ru
