Принято считать, что знаменательные, исторические события требуют высокого слога. Однако те, кто прошел через горнило потрясений и испытаний, не склонны преувеличивать свою роль. Такие об увиденном и пережитом говорят без пафоса.
Мы продолжаем публиковать воспоминания защитника Приднестровья, участника обороны Бендер Игоря Алладина, записанные журналистом Инной Крамаренко.
Война и люди
…Народ повалил из Бендер. Какой-то ужас – весь город сорвался с места и пытался перебраться через мост. Люди шли с детьми, с колясками. Кругом машины, заторы. Но уходили не все. В ряды защитников вливались бендерчане самого разного возраста – и преклонных лет, и очень молодые. В училище с нами держал оборону один парень, Игорек, лет семнадцати. С ним произошел забавный случай. Помню, приходит к нам на позиции сорокалетний мужик и начинает распекать Игорька: почему, мол, не позвонил? А Игорек: «Пап, прекращай, неудобно, я тут вроде как на войне, а ты со мной, как с ребенком».
23 июня наше подразделение перекинули в здание детской художественной школы (сейчас это спорткомитет) по улице Кавриаго. Там мы начали копать небольшие окопы, или, как их еще называют, щели, которые позволили бы занять оборону, если в эту сторону будут продвигаться вражеские войска.
По улицам шли нескончаемым потоком беженцы, двигались машины – продолжался массовый исход. Мы останавливали автобусы и просили водителей, чтобы они по пути в Тирасполь забирали людей.
Переночевали в здании школы. Местные жители приносили нам закатки, разную снедь – было очень трогательно. Люди понимали: если начнутся бои, мы первыми попадем под обстрел, и делали что могли. Пожилые бендерчане подходили элементарно побеседовать, вспоминали Великую Отечественную.
Как-то подошел к нам священник в облачении – кажется, из Кицканского монастыря. Говорит: воевать – нехорошо. Мы согласились. Но объяснили, что враг сам к нам пришел, в наши дома, убивать наших близких. Мы же ни на кого не нападали.
В промзоне 24 июня, часов в двенадцать, нам привезли маскировочную форменную одежду – летний пятнистый камуфляж: брюки, гимнастерка с капюшоном. Всего 20-25 комплектов, на всех не хватило. Остальные так и остались в штатском.
Нас пригласили на совет в здание ГАИ, познакомили с новым командованием, сообщили, что образован второй батальон ополчения и что мы теперь являемся одним из его подразделений. Поставили задачу: выдвинуться в промзону. Всего нас было 63 человека, костяк батальона. Бойцов не хватало. А еще предстояло разделиться на группы, так, чтобы можно было занять оборону на разных предприятиях: на биохимзаводе, на крахмалопаточном, на «Молдавкабеле», на «Фанеродетали», на шелковом комбинате, хлопкопрядильной фабрике. Получается всего по 8-10 человек. Хватит лишь на то, чтобы «обозначить свое присутствие», создать видимость обороны. Я попал в группу на биохимзавод. Там было пусто, производство остановилось. Даже охраны не было.
Мы заняли оборону и сразу решили заявить о себе. Пусть националисты знают: сюда лучше вообще не соваться. Вот мы и дали для острастки два выстрела из гранатомета по вражеским позициям. Попали, кажется, в их окоп или рядом с ним. Там началась настоящая паника.
Откуда бьет миномет?
Захватчики выбрали удобную позицию и били из миномета. Мы никак не могли понять, откуда. Наконец заметили: на крыше девятиэтажки открывается дверь, оттуда выходит человек, у него что-то в руках. Он обходит лифтовую шахту и вдруг – бах! Это, вероятно, был 50-миллиметровый легкий миномет. Били из него беспорядочно, не особо разбирая куда, с определенными промежутками времени. Мы поняли: боевики из Молдовы развлекаются – обстреливают город просто между стаканами вина. Сложно понять логику таких людей.
У нас был пулемет Калашникова. Он позволяет вести огонь на большом расстоянии. Если стрелять одиночными и если хороший стрелок, можно использовать как снайперскую винтовку. Вот мы и решили попробовать снять эту «птицу с минометом». Открыли огонь. Попали или нет – сказать трудно. Обстрел на какое-то время прекратился. Зато когда враг разобрался, что к чему, бить стали прицельно по биохимзаводу, по административному корпусу, который был как на ладони. И вот одна из мин попала в актовый зал. Загорелась обивка кресел.
Еще раньше, когда они стреляли наугад, на нашем участке загорелись сваленные в огромные кучи остатки кукурузы (саму кукурузу забирал крахмалопаточный завод, а кочерыжки оставались). Рядом находились емкости с аммиаком. Если бы они рванули, могли серьезно пострадать люди. Мы позвонили пожарным, но нам сказали, что не могут приехать, так как сразу несколько машин попали под обстрел. Оставалось попробовать самим как-нибудь потушить. Во время этих манипуляций одного из наших ребят серьезно ранило в бедро.
В такой обстановке проходили эти дни. Через несколько дней к нам пришло подкрепление – человек 10-15. Помощь подоспела своевременно – нам давно требовался отдых…
Вне очереди
Как-то после обеда (а мы обедали в столовой завод «Прибор») видим: несколько ребят (кто-то – в тельняшке, кто-то – в кепке армейского образца) подходят к очереди за хлебом и, расталкивая людей, лезут вперед. На войне все чувства обостряются. Ты понимаешь: нормальный человек не будет отнимать хлеб, которого и так не хватает, у женщин и детей. Разведка подтвердила опасения.
Эти рвачи тоже что-то почувствовали и побежали. Мы дали по ним очередь – те успели добежать до моста и тоже открыли по нам огонь. Далее видим: с их стороны выдвигается МТ-ЛБ с пулеметом и движется в нашу сторону, бьет по административному зданию биохима. Завязался бой. Серега выскочил на улицу, крикнул мне, чтобы я сбросил ему «Муху». Я бросил гранатомет со второго этажа – он упал неудачно, ударился о землю, и Серега не мог его разложить. Я поспешил ему на помощь, вдвоем разложили. Серега выстрелил: снаряд чиркнул по броне, стало дымить, машина загорелась – и все. Простояла она там потом два или три дня, а затем ее зацепили и уволокли.
Мы открыли огонь по тем, кто был под мостом. Ударили по ним из гранатомета. Известный в городе человек, Никифор Северин, который собирал на своем стареньком тракторе с белым флагом трупы убитых с обеих сторон, сообщил потом, что там было человек семь захватчиков.
Эпилог
Было много еще такого, о чем стоило бы рассказать, и такого, о чем, по правде говоря, хотелось бы забыть. Историческая картина не пишется одной краской – история такая, какая есть, и тут ничего не поделаешь.
Горячая фаза конфликта закончилась. Мы разошлись по домам. Когда через год, 19 июня, пришли к исполкому, чтобы походить по этажам, вспомнить, как все было, почтить память товарищей, нас не пустили. Ребята расстроились. До сих пор не все из нашей группы имеют медали «Защитнику Приднестровья». Остается лишь верить, что жизнь всё расставит по своим местам.
(Воспоминания публикуются в сокращенном, адаптированном виде).
Окончание.
