Я стоял на перекрестке и рассматривал витрину парфюмерного салона. Надпись: «Духи на розлив». Большинство так бы и прочитало, но только не я, страстный поклонник всевозможных мифов и легенд. Я машинально поставил ударение на первом слоге: «Духи». А что? По-моему, здорово. В голове сам собой родился сюжет фантастического рассказа: приходит человек в парфюмерную лавку и просит подобрать что-то подходящее, а продавец так услужливо: «Вам, извиняюсь, для какой надобности? Можем предложить опытных, работящих духов, кхе-кхе, на розлив…».
И действительно, пока я глазел на витрину, рассуждая примерно в таком духе, позади кто-то опасно (учитывая пандемию) кашлянул. Я обернулся. Передо мной стоял молодой человек с бледным, каким-то чахоточным видом и при этом странно пылающим взором. С первого взгляда он напомнил мне отчаявшихся героев Достоевского, Раскольникова или кого-то из «Бесов».
Незнакомец указал на купленную мной только что в киоске газету.
– Я читал, – произнес он тусклым, безэмоциональным голосом, – изрядная вышла статейка. Описанное вами село в высшем смысле удивительное, тут вы абсолютно правы (я догадался, что это он про мою только что опубликованную статью. Речь шла о селе Валя-Адынка («Приднестровье» от 06.08.2022 г.). Но я, признаться, – продолжал он невозмутимым тоном, – не возьму в толк, вам-то откуда про Духов Тын известно? Ладно бы еще про Вражье Урочище. Ну да теперь не столь важно, просто захотелось засвидетельствовать свое почтение.
Речь его, внешний вид, манера держаться показались мне подозрительными. Да и не настолько я известен, чтобы на улице узнавали. Сама статья (была суббота) только вышла.
– Я в сквере прочел, – угадал он ход моих мыслей. – Узнал же потому, что фотокарточку под статьей, там, где фамилия, поместили.
Оно и верно, про фотографию я и не подумал. Но все равно тип не внушал доверия. Лицо странно-знакомое. Говорил он хоть и по-русски, но с едва уловимым акцентом. Не акцентом даже, а призвуком (письменная речь этого не передает). Поляк, что ли? Не мог ли я пересекаться с ним по работе, скажем, во время приезда иностранной делегации?..
– Позвольте, я не представился (и снова в точку!). – Польский турист, историк по образованию, в прошлом аспирант института европейской культуры университета им. Адама Мицкевича в Познани Владислав Ягайло.
«Кой черт! – с трудом сдержался я. – Какой еще Ягайло? Не тот ли, что стал польским королем?». И только тут понял: ах, да это розыгрыш! Имя, конечно, вымышленное. Если только родители не назвали будущего выпускника Познаньского университета в честь знаковой, исторической фигуры.
– Пусть имя вас не смущает, оно, и правда, вымышленное, – успокоил таинственный субъект. – Мне, видите ли, хотелось до некоторой степени сохранить инкогнито, – он изъяснялся на каком-то искусственном языке. – На то есть причина. Что касается моего акцента, я русский бы выучил только за то… – он ожидал реакции, – что на него переведен Сенкевич. Но я прочел довольно много ваших классиков, отсюда и слог. Ваша культура, ваша история, в литературном преломлении, сделалась темой моей исследовательской работы. Я изучал события, прообразы персонажей и места, описанные в романах знаменитого соотечественника. Судьба привела меня в Ягорлык, Рашков, затем в Валя-Адынку, – тут он закашлялся и попросил дозволения сесть. Мы расположились на скамейке у здания банка. Мимо нас проходили пестро одетые горожане, семейные пары. На их фоне мой собеседник казался молью в платяном шкафу, в тридцатиградусную жару его темно-серая рубашка с длинным рукавом была застегнута на все пуговицы. Но рассказ, судя по всему, обещал быть интересным. Я внимательно слушал.
– Так вот, – продолжал визави, – в Валя-Адынке я поначалу, как и любой вообще польский турист, интересовался Чертовым Яром, Горпиной, мельницей, близ которой жила ведьма. Однако быстро понял, что могу рассчитывать преимущественно на Головатый Камень да Грот Кармалюка. Все остальное, тут вы совершенно правы, бездоказательно.
Если не считать топонима, найти связующее звено между романом и реальным селом никак не удавалось. И знаете, кто мне помог? Вы! В какой-то момент я сопоставил два обстоятельства. Первое: у Сенкевича говорится о том, что пан Заглоба, убив ведьму близ Валадынки, придавил ей грудь камнем с крестом – «чтоб не встала». И второе: в давнишней статье под названием «Рубежи» («Приднестровье» от 18.05.2019 г.) про Грот Кармалюка сказано, что это не пещера, а скорее… «большой камень, внутри которого выдолблено жилище. На стенах – кресты различной формы».
Не этот ли «камень с крестом», подумалось мне, в метафорическом, а то и в метафизическом смысле, не дает ведьме подняться, парализует темную, колдовскую силу… О Валадынке, как некоем пограничье, рубеже, писал и Сенкевич. Помните, в романе Горпина говорит, что попасть к ней можно разве что по ее собственной воле. Черти, поясняет Жендян, стерегут вход. Чертовка мучит людей, которые входят без ее позволения, и там уже много человеческих скелетов, это заколдованное урочище. Ночью здесь никто живым не пройдет… И все в таком духе, – как мне показалось, собеседник довольно подробно воспроизводил текст по памяти.
– Так вот, – резюмировал называвший себя Владиславом Ягайло, – как только я сопоставил камень и грот, тотчас понял: где-то поблизости, и правда, находится «заколдованное урочище», проход между мирами, портал. Я стал чуть ли не ежедневно наведываться в село. Досконально изу-чил окрестности, дни напролет бродил по безлюдным окраинам. Даже поставил на берегу речки Золотой, как ее теперь называют, палатку. Я, конечно, не вызывал Горпину, подобно простодушным туристам (доказательство – в телесюжете), но и от возможных плодов мистической интуиции не отказывался. Скажем так, внутренне я был предрасположен к восприятию сверхъестественного. И, наконец, одной ясной лунной ночью, там, за селом, мне действительно послышались непостижимые, странные звуки. Точно кто-то играл на неизвестном инструменте или же пел, одним словом, звал меня. Я попытался найти источник и пошел вдоль ручья, по дну ущелья, пробираясь сквозь порядочно разросшийся кустарник. По прошествии некоторого времени (вероятно, немалого, ибо луна успела переместиться от одного склона ущелья к другому) заросли расступились. Вернее, растительность стала не такой обильной, хаотической, и за редким частоколом деревьев, словно за тыном, открылся проход в скале. Зияло жерло, над которым нависал массивный каменный свод. Сердце подсказывало: я у цели.
Оставалось узнать, что внутри…
Но вот тут-то мною и овладел безотчетный страх, заурядный инстинкт самосохранения, если угодно. Я понял, что если перейду черту, сделаю еще хотя бы шаг, то уже не смогу вернуться. Мало того! Не смогу даже сохранить былое обличье. Я опрометью бросился из яра. Сам не помню, как достиг села, стал звать хозяев у ближайшей калитки. А когда не получил ответа (и не мудрено!), нырнул в один из заброшенных домов, где, как я знал, оставались иконы, и там дождался рассвета.
Затем, при первой возможности, вернулся в Польшу. Почти полгода по ночам меня изводили кошмары, а днем не покидали сомнения: правильно ли я поступил? Быть может, духи разгневались на меня, потому что я не внял зову. Как исследователь, я, наверное, должен быть смелее, чего бы это ни стоило. Итак, мне предстояло выбирать собственную участь: либо последовать своему предназначению, либо и дальше терять силы, таять без всякого смысла, как свечка.
И вот я здесь. Прямо сейчас отправлюсь на автовокзал, с тем чтобы приобрести билет, вполне возможно – билет в один конец. Но, верите ли, как только решение, окончательное и бесповоротное, было принято, что-то во мне переменилось. У меня стали пробуждаться экстрасенсорные способности. И наша с вами встреча, как вы, полагаю, догадались, отнюдь не случайна, – собеседник грустно улыбнулся.
Я, разумеется, не поверил ни одному его слову, решив, что, по-видимому, выбран целью читательской мистификации. И все же не утерпел, спросил, чего он, собственно, от меня ждет. На что лже-Владислав Ягайло только пожал плечами:
– Не знаю. Я пока еще толком не знаю и того, что ждет меня. В последнее время зов сделался более отчетливым. Мне кажется, о да, мне кажется, от меня ждут вполне конкретных действий. Для начала предстоит вернуться в Валадынку (он, как я заметил, предпочитал старое название), а там… – Владислав не закончил фразы, видимо, счел благоразумным промолчать. – Вам же могу сказать одно: Горпина тут ни при чем. То есть, не в прямом смысле. Недавно среди прочих звуков, мелодических и беспорядочных, наподобие завывания ветра, я разобрал имя «Яд-ви-га». Ядвига, как вам известно, вовсе и не ведьма. Это польская королева, признанная католической церковью блаженной. Впрочем, я не уверен: «Яд-ви-га» или… «Я-га». В последнем случае мне, стало быть, повелевают отправиться в услужение к славянской Бабе Яге (по-польски: Jędzа), об особом культе которой я прочел у английского дипломата Джайлса Флетчера, писавшего в XVI веке о поклонениях кумиру «Золотой Яги».
Разговор был окончен. Владислав, не подавая руки, простился со мной. Я проводил его взглядом: неприглядная, серая и какая-то надломленная фигура еще некоторое время мелькала вдалеке (так должна выглядеть заплатка из мешковины на ярком платье), а потом затерялась в толпе. Пожалуй, мне стоило остановить его, крикнуть: «Эй, брат! Не лучше ли тебе вспомнить о «камне с крестом», о гроте, в котором задолго до Кармалюка жил святой подвижник, словно бы поставивший целью сдерживать нечто, контролировать портал… Грот-келья, цитируя классика, – еще один рубеж, на сей раз в духовной проекции. Но что толку! Пока я колебался, прикидывал, мой польский друг окончательно скрылся из поля зрения.
P.S. На самом деле в том номере, под статьей, о которой говорил Владислав Ягайло, не было никакой фотографии, как я потом убедился.
Николай Феч.
Фото автора.
