Оптимист
Палата не «шесть»,
а «одиннадцать» –
Уют, чистота, белизна.
Недели живу здесь. Обыденность…
На этот раз – палата номер «шесть».
Здесь процедуры, ручка и бумаги,
И сытная еда, конечно, есть…
Но не хотят глядеть глаза-бедняги!
Не может врач глаза мне исцелить,
Но думать я пока еще способен,
Негоже мне как маленькому ныть,
Ведь это счастье – я на что-то годен!
Рождаются пока еще стихи.
Найдет ли их мой будущий читатель?
А вообще, дела не так плохи;
Неисправимый, видно, я мечтатель.
Не перестану я стихи писать,
Кому-нибудь они в беде помогут.
Жизнь хороша, не надо унывать,
Хотя судьба бывает очень строгой.
Чем ярче жизнь, тем интересней жить.
Она должна красивей стать, богаче.
Зачем о неприятностях тужить?
Пусть неудачник плачет!
Игорь Ильин, г. Тирасполь.
На левом берегу
Где Днестр петляет между тополей,
С отвеса съехал камень на бочок,
Радушных повстречала я людей,
Стоит село с названием Бычок…
Монахи первыми долбили кельи
В отвесных скалах у реки,
Хвалебные псалмы на Пасху пели,
Волами воду в Плоское возили мужики…
Сейчас березы золотятся, тополя,
Шумит сосновый лес на склонах,
После грозы надышатся поля,
Сияют лики на недвижимых иконах…
И разольется колокольный звон
Под синим куполом с небес
Тут церковь в зелени со всех сторон,
А шахта штольнями укроет, как навес.
Алеют на закате облака,
Шиповник ветками на берегу кивает,
Дымком потянет к нам издалека –
Так каждой осенью в селе бывает…
Галина Паскалова (Бронникова), с. Бычок.
Я прошлому хочу сказать спасибо!
За череду уроков и падений,
За муки еле прожитых смятений,
За годы баловства и недосыпа…
Разбита…
Казалось, что подняться нету мочи.
И опускались руки до предела,
Хоть этого совсем я не хотела!
И день был в сотни раз длиннее ночи…
Просрочен…
Лишь время лечит крепкою рукой,
Отчетливо рисуя снов одежды,
Украсив жизнь очередной надеждой,
И выпишет на небесах «штрафной»…
Недорогой…
Ксения Смоленская, г. Бендеры.
Не спорь ни с кем, если вопрос не важен,
Ведь плата за триумф фальшивый –
жизни часть.
Пускай одно мгновенье, но однажды
Его как раз не хватит невзначай.
Не хватит, чтобы написать «привет»
любимой,
Ты не успеешь завершить проект,
Забудешь заглянуть в свой дом родимый,
На просьбу друга
в трубку каркнешь: «Нет!».
Не спорь ни с кем, пускай проходит мимо
Вся эта шелуха – вот мой совет.
Время бежит, оно неумолимо,
Не трать его на фальшь пустых побед.
Алексей Ковалев, г. Тирасполь.
родион-измаил
человек с двойным именем
с двойным дном
представляется то одним
то сразу двумя людьми
братьями
уважают футбол
не стесняются бурно реагировать на судью
жизнь рассматривают как серию пенальти
равно симпатизируют людям науки
докторская степень аки афродизиаки
ходят знакомиться стрелять автографы
особенно любят компьютерную томографию
любят если внутрь них смотрят
видят невидимое
сокровенное
зажмуривают глаза
как будто щекотно
Петр Егоров, г. Тирасполь.
Обелиск
Лента серым асфальтом под колеса
летит…
Обелиск одинокий у дороги стоит.
Он застыл в карауле над могилой солдат,
Ярко-красные маки в чистом поле горят.
Тополей пирамиды, устремясь в синеву,
Новый день открывая, салютуют ему.
Льют весенние ливни, омывая гранит.
Свою тайну святую он навеки хранит.
…Покрывались закаты
черной гарью степной,
Здесь когда-то солдаты смертный
приняли бой.
До сих пор неизвестны тех ребят имена,
Сколько их, безымянных, схоронила война!
Виталий Саинчин, г. Рыбница.
Весенняя песня метлы
Веселый дворник мой,
Пойдем плясать со мной,
Пойдем скорей во двор встречать весну!
В чулане темном я,
Как пленница твоя,
Но радостно мне быть в твоем плену.
Веселый дворник мой,
Лишь солнце над землей
Протянет нежно к нам свои лучи,
Мы пляшем поутру
И в холод, и в жару.
Ничто на свете нас не разлучит!
Наталья Дендемарченко, г. Бендеры.
Эту веточку губ с золотистой пыльцой,
Этот космос таинственный глаз
От меня обнесешь крепостною стеной
Навсегда. На потом. На сейчас.
Из бессчетных обид воздвигая свой храм,
Ты оставишь надежде крыльцо.
Ночь изменит сюжеты непонятых драм,
Луч рассветный согреет лицо…
И, взлетев над стеной
твердокаменных фраз,
Прилечу синим ветром к крыльцу,
Всколыхну этот космос таинственный глаз,
С губ сниму золотую пыльцу.
Эту веточку губ… Этот космос…
Наталья Сож, г. Тирасполь.
Круг
Разве вырвешься ты отсюда?
Не осталось ни сил, ни дней.
Что казалось легкой простудой,
Оказалось жизни длинней.
Оказалось зимы серьезней.
Окольцованно блещет путь.
Встал стеной застекленный воздух –
Ни откликнуться, ни вздохнуть.
Тут придуманы перемены.
На излете твоей стрелы
Те же старые белые стены
И круженье вечной юлы…
Эхо крика вновь надорвалось,
Но в конце усталых дорог
Ты отыщешь малую малость –
Память ночи в шестнадцать строк…
Генриетта Солтанова.
г. Бендеры – г. Натания (Израиль).
Шваркнутый пес
Стайка воробьев по-весеннему заголосила. Переведя взгляд на голые ветки куста сирени, куда влетели серые птички, он воспрянул от их радости. На душе потеплело, дрожь из тела ушла. Скоро птичий базар шумно упорхнул и, вихляя серым облачком, ошалело понесся вдоль улицы. Федя смотрел им вслед, пока не скрылись. Стало тихо. Вспомнился отец на фото у куста зацветшей любимой им сирени. Он рассказывал, что в детстве до войны они с пацанами ловили по вечерам в камышовых стрехах воробьев, жарили на костре и ели. Так выживали, одолевая голодное время. Мужчины, кто постарше, имевшие снасти, использовали вездесущих птичек для ловли сома. Оказывается, подсмаженный воробей для крупной, донной рыбы – лакомство. Тогда бытовало в народе мнение, что воробьи приносят вред. Рассказывал отец, что на полях в ненастную погоду декабрьскими днями находили огромных дроф, обледенелых от дождевой сыпи и морозца. Это была огромная добыча – средняя семья могла месяц питаться мясом одной птицы.
Ему послышался далекий, будто улетающий ввысь голос отца: «Завари мне чая». Все яснее он осознавал в последние годы черную глубину содеянного, понимал, что взвалил на себя грех, от которого будет маяться всю жизнь.
«Что ж я натворил тогда? Почему не помог отцу в его отчаянный момент?» – тряс шепчущими губами старый, побитый жизнью человек. В тот роковой момент отец напоминал пса. Нет-нет – не «господнего» пикулевского, и не Арктура – гончего слепого казаковского пса, наткнувшегося на обломанную еловую ветку, а на шваркнутого! Сильно ударенного жизнью человека, просящего помочь ощутить себя кому-то нужным. В мозгах Федора крутилась единственная мысль: «Отец просил всего лишь кружку чая, тянул свою ослабленную с синеватыми ногтями бледную руку к пустой чашке, стоящей у его железной кровати. Почему я не смилостивился? Ведь на его долю выпала архитяжкая жизнь, надо же было понять человека, испытавшего бремя рабства на немецкой чужбине».
Когда-то отец рассказывал, как его, юнца, не достигшего шестнадцати лет, в 1942 году угнали гитлеровцы, оторвав от семьи и Родины. Углубляясь в рассуждения, Федя натолкнулся мыслями на свой жестокий поступок, приведший к раскаянию. «Сегодня я упал бы на колени перед ним», – вырвалось из него, словно молитва. Тогда окончательно опустошенный отец остался один. Вокруг него была «выжженная земля». Лежа на старой, продавленной кровати, он выглядел растерянным, на грани крайней черты. Заросший, испуганный отец напоминал шваркнутого пса, да, именно шваркнутого. А Федя в тот роковой момент, не роняя слов, стоял, воплощая монумент бессердечия. Посреди полупустой комнаты презренно глядел в лицо отца, не имея ни жалости, ни сочувствия. Сердце его молчало, словно мозг палача.
– Завари мне чая, горячего хочу, – просьбой отозвался отец, широко раскрыв карие зеницы, доставшиеся ему от матери. Поймав в глазах отца застывший отпечаток прошлого, Федя перетрухнул перед силой явившейся правды. Опаленный бездушным, холодным взглядом своего отпрыска, отец медленно повернул голову к стене, пряча наполняющиеся слезами глаза. Но этого Федя видеть не хотел. Решительно выскочил во двор. Хлопнув калиткой и удаляясь скорым шагом по улице, несколько раз, словно заучивая, повторил себе под нос: «Я спешу на работу, нет у меня времени чаи гонять…». Не знал он в тот момент, что видел отца живым в последний раз.
Владимир ШАПОВАЛОВ. г. Бендеры.
