Я нередко заглядываю в свои записи о прошлой жизни нашей семьи. И на этот раз открыл тетрадь с мемуарами родной сестры моего отца, Александры Васильевны Киржой. Вот отрывок из ее студенческой жизни из далекого прошлого.
«В начале марта 1944 года Советская армия успешно освобождала территории Украины. За три месяца до ее прибытия румынские солдаты убрались с левого берега Днестра, и в село после румын вошли усталые, испуганные немцы. Ночью 12 апреля 1944 года они в спешном порядке оставили наше село, а утром на восходе солнца появились советские танки. Так к нам пришла Советская армия. Люди с радостью встречали солдат и кричали: «Наши, наши вернулись!». А солдаты смотрели на измученных людей. Румыны все забирали у народа. Каждое утро жандармы ходили по хатам и выгоняли людей на работу в поле, а осенью весь урожай увозили в Тирасполь, а потом уже вагонами – в Румынию. Когда в село пришла Советская армия, ничего у людей не было. Начались голод и эпидемия тифа. Люди умирали и от того, и от другого.
Но после освобождения стали восстанавливаться все органы власти. При румынах школы в селах не работали. Только в Тирасполе был лицей с двумя классами и работала «Шкоала нострэ», что-то вроде педучилища. С приходом советской власти открыли школы, и ребята, которые до войны не успели окончить 10 классов, смогли это сделать. Я поступила в Тираспольский двухгодичный учительский институт. Его директором была Агриппина Никитична Крачун. Занятия должны были начать 1 сентября, а приступили к учебе 1 ноября. Само здание было целое, но не было ни окон, ни дверей, ни столов, ни парт. И пока сделали в двух классах окна, двери, деревянные столы и скамейки, наступило 1 ноября. Не было книг и тетрадей. Ходили на рынок и покупали, что находили – бумагу, тетради. Писали конспекты на какой только возможно бумаге и кусках газет, на всем, что попадалось под руку, желание учиться побеждало все трудности.
Часто ходили пешком через мост в Кицканский лес за дровами. Но мост этот не был еще окончательно готов после разрухи. Его недавно начали строить. Мост шатался, и мы очень боялись идти по нему. Но шли, так как нужно было. Так мы тащили по двое одно бревно на плечах – до института. Это было очень далеко и тяжело. Институт находился на краю Тирасполя рядом с театром. Да и бревен хватало ненадолго, чтобы отапливать канцелярию учителей. В классах и общежитии не топили. Мы спали одетыми, укрывались, а поверх одеял клали все, что у нас было. Чернила замерзали в чернильницах, руки были красными от мороза, мы сами дрожали от холода, но учились.
В городе появилась банда «Черная кошка». Было объявлено, что ночью нельзя выходить на улицу, нельзя открывать двери. Нас в институте было меньше ста студентов – три парня, а остальные – девчонки. Каждую ночь дежурили по две девочки и одному учителю. В классах окна были закрыты фанерой. Двери на ключи не запирались, изнутри подпирали стульями. Каждое утро в городе находили убитых, в основном молодежь. Мы дежурили по ночам и дрожали не только от холода, но и от страха. А в 1945 году начался голод. Люди начали есть собак, кошек, сусликов. И все равно каждый день умирали. Нас в институте кормили один раз в сутки, давали по одной большой ложке каши. Из дома помочь не могли, сами голодали. Да и дети брата были совсем маленькими. Когда по субботам приезжала домой, то только плакала от жалости, они были очень худыми. Медленно двигались. Это была ужасная картина. Я была не лучше, но хотя бы старше. Возвращалась в институт и всякий раз просила Агриппину Никитичну отпустить меня на год, чтобы найти работу. Но она не отпускала. У меня от голода начала кружиться голова, я забывала все, что учила. И однажды бросила все и поехала на поиски работы.
Приехала в Новые Анены в РОНО, и его заведующая Петрова приняла меня учительницей начальных классов в село Крецоя. Заведующая гордилась мной, ведь я была студенткой учительского института, а остальные учителя были с семью классами школы. Так я проработала учителем до 1996 года. Институт окончила заочно намного позже. А в Крецое получала зарплату и по 31 кг муки в месяц – 16 кг пшеничной и 15 кг кукурузной. Стала помогать семье понемногу. Мама варила похлебку, и дети стали поправляться. К слову, голод у нас в Приднестровье начался в 1944 году и продлился до 1948 года. А в Бессарабии он начался в 1946 году, до этого времени люди там жили хорошо. И румыны их не грабили, как жителей на левом берегу.
В 1947 году я вышла замуж за вернувшегося из армии парня. Он почти сразу был назначен председателем сельсовета. Поженившись, жили только на зарплату, но со временем все равно становилось жить легче. Как-то, помню, приехала домой, а дети бегают веселенькие, окрепшие. Семья стала надеяться на лучшее. Жизнь входила в нормальную колею. Но только одно было плохо – мало мужчин вернулось с войны. В селе остались в основном старики и вдовы. Из многочисленных мужчин рода Киржой все отдали жизни за Родину, чтобы их потомки не знали ужаса войны. И помнили, что они погибли, исполняя священный долг».
Ушла Александра Васильевна из жизни 23 июня 2012 года в возрасте 87 лет, оставив потомкам память о своей сложной, порой невыносимой, но в общем интересной и яркой жизни.
Фото: www.coolsen.ru
