Глубокая ночь. Утробно кашляет Татьяна, разбитная молодка средних лет. Она торгует на рынке китайской обувью. Всю палату уверяет, что дела торговые у нее идут хорошо и «крышу» имеет надежную. А глаза грустные. Днем болтает без умолку. Боится тишины, иначе боль из глаз выльется истерикой одинокой молодой женщины, уставшей бороться за свою жизнь или с такой жизнью. Была у нее нормальная семья, да подруга мужа безвольного увела, утопила в вине и ласке. Вот недавно приходил, опомнившись от пьянки, а она его гордо выгнала. Выгнать-то выгнала, а ждать – ждет.
Слушаю и думаю:
– Придет ли он завтра, простит ли она его ради Прощеного воскресенья, с тайным ликованием в душе, что пришел и что не унизилась, а простила, потому что так поступать надо по вере христианской во искупление грехов своих?
Всхлипывает во сне сухонькая восьмидесятисемилетняя бабуля, продолжая разговор с Вечностью, что стоит у нее в ногах в черном платке с острой косой и настороженно ловит последний миг, последний вздох уже никому не нужной на этой земле человеческой жизни. Просит Вечность подождать еще чуть-чуть. Ее родненькие придут и простят ее, хоть и не виновата она. По немощи не удержала дитя на руках, упала с ним вместе и повредила ему ручку. Давно здоров малыш, а она недвижима и забыта. Прощеного воскресенья ждет и простит им все и за все попросит у них прощения. И всхлипывает во сне, и надеется.
Вот всхрапнула самая старшая из всех обитателей палаты – девяностотрехлетняя полковница. Она гордится тем, что была женой офицера и часто говорит об этом. Самая счастливая из всех. Прожила долгую, сложную, но очень счастливую жизнь рядом с бесконечно любимым человеком. Он умер сорок лет назад, и она долго не могла понять, как же ей жить дальше: без землянок, окопов, в пустой (без него) квартире с двумя одинокими дочерьми. Муж часто снится по ночам, жалуется, что мерзнет, скучает и ждет ее, а она все обещает, что совсем скоро они будут вместе, и очень переживает, что обманывает его. Живет, любима своими девочками и знает, что в прощеное воскресенье дочери будут с нею.
Каждая из трех соседок по палате в вечерних беседах рассказывает о себе. У каждой своя судьба, свое прошлое и свое будущее. Что ждет их?
А я?! Я – четвертая в этой палате. Почему думаю о них, додумываю за них и боюсь коснуться личного? Разве так безоблачна моя жизнь? Что загоняю глубоко в душу и запираю на замок? Вину свою? Оправдание? Боль непреходящую? Чего жду я от Прощеного воскресенья? Кто из нас виноват? Кем и когда была допущена ошибка, что развела нашу жизнь по разные стороны? Вопросы, вопросы, ответа на которые нет…
Тихо вползало в палату утро. Серым сумраком оседало на стенах, туманом прилипало к оконным стеклам. Смотрело: есть ли счастливые в палате?
Первые лучи скользнули по стене, прогоняя предутреннюю серость. Внизу под елкой заскулили щенки, брошенные мамкой. Чирикнул воробей, приветствуя наступающий день. Наступило! Наступило прощеное воскресенье!
Потихоньку просыпались обитатели сей скорбной юдоли. Лежали молча. Только тихие, почти неслышные вздохи нетерпеливого ожидания витали в воздухе.
Донесся перезвон церковных колоколов. Солнцем наполнилась палата. Пришло время завтрака. Но никто не вышел в столовую. Палата ждала. Казалось, остановилось время и вместе с нами прислушивается к каждому шагу в коридоре. Но звук шагов не замирает у нашей палаты.
Неспешно, все еще надеясь увидеть радость встречи и прощения-целования в такой важный день, как Прощеное воскресенье, солнышко покидает палату…. Сумрак затягивает окна… Тишина.
И в этой гробовой тишине в каждой душе давился крик: да при-и-дите, да вспомните, да приласкайте, прощаю, прощаю, и вы простите!
Не пришли. Никто. Ни к кому.
К ночи первая бабуля умерла.
Валентина МАЙДУРОВА.