-Не заезжает кум к нам часто, не любит нас, – усмехаясь собственной шутке и цокая языком, наливал еще по стакану домашнего вина себе и старому другу раскрасневшийся от кухонного жара хозяин дома. – Да ладно ты, давай пей, Валера, ты же с сыном, он за руль и сядет. Когда мы еще с тобой свидимся, через полгода разве что…
– Михай, ей-богу, как только к теще в Белочи еду, всегда к тебе на север заскакиваю, – оправдывался захмелевший товарищ, назвав своего давнего друга «Михай», как его ласково величали еще преподаватели ПТУ, где они жизнь тому назад учились на зоотехников. – Как наш препод по физкультуре любил твои медвежьи ухватки – говорил, что в рестлинге, занимайся ты им серьезно и не забрось спорт из-за того, что любил смотреть на женские бедра, тебе бы равных не было! Мы с тобой вместе столько прошли, что если я завою волком в Слободзее, ты услышишь здесь, в Рашкове, и ответишь!
На столе в летней кухне старые друзья угощались не чем бог послал, а что успела на скорую руку собрать супруга Михаила к внезапному визиту товарища: брынза, плацинды с картошкой, кырнэцеи. Она суетливо вошла с подаренным старшей дочерью подносом из черного сланца, на котором томилась только что сваренная мамалыга с муждеем и шкварками и еще одним графином вина.
– Ты кушай, Лешка, у вас, небось, такого нет, – похлопал Михаил по плечу смущающегося винными беседами молодого парня, чьи волосы напоминали перья ворона, а мысли – голод альбатроса на морском побережье. – Вы там одни пиццы и роллы едите. А мы с твоим отцом на спор заряжали в каждое ружье всего по одному патрону и шли на охоту на фазанов. Шутка ли, но твой отец мог принести по три фазана, имея лишь один патрон! У меня была отличная пара: рыжий поджарый сеттер, который, как я думаю, в прошлой жизни был русским офицером на войне 1812 года и всегда воротил нос от французского супа с сыром и курицей, а также пятнистый дратхаар, из бороды которого можно было отрывать седые волоски и загадывать желания. Но беда случилась бы, оторви ты его темный волос, даже не спрашивай, какая. О таких не говорят вслух, но я все же скажу: в этом случае он никогда не принес бы тебе тетерева, а наоборот, утопил бы его поглубже в болоте в качестве мести нерадивому хозяину. Так вот, эта пара кобелей не то что слушалась твоего отца, а даже безумно боялась его, приносила даже больше дичи, чем нужно, словно постоянно желая поскорее завершить охоту раньше срока. Твой отец прекрасно знал лес и никогда не будил спящего медведя. Это сейчас он морщит лоб, когда судачат о том, как правильно мариновать сало, и обоими глазами смотрит только вперед. Раньше у твоего отца, кажется, один глаз всегда располагался на затылке и строго следил за желавшими съесть уже съеденный им завтрак: он боялся, чтобы кто-то ненароком или специально, желая насолить, не поменял его прошлое и не добавил седых волос на макушке…
Темнота принимала дежурство и под горой, где располагался дом Михаила, построенный его дедом, приехавшим сюда еще до войны из Прилук. Гости распрощались, будто навек (а кто знает?), и отправились, как и планировали, в Белочи. Хозяин в отличном настроении завалился в блаженный сон, нарушенный в самый сладкий ночной час отчаянным лаем дворовых псов. Михаил стремглав выбежал во двор в исподнем и с ружьем наперевес и увидел, что к нему невесть каким образом забежал волк и начал драть его беспородных охранников. Стрелять он боялся, но, словно разбуженный от зимней спячки хищник, бросился на волка. На шум подоспел и сосед-гагауз, ранив зверя самодельным клинком с необычайно широким лезвием, в отражении которого враг видит свою собственную гримасу страха, в заднюю лапу. Волк мгновенно отступил и с собачьим поскуливанием метнулся в открытые (ба! Да как можно было о них забыть, верно, перепил вина?) ворота.
Морда дворового Бобика, героически защищавшего двор от незваного пришельца, была основательно покусана, но ветеринарных познаний Михаила хватило, чтобы подлатать пса. «Пусть ты и не сеттер с двойной прошлой жизнью, но зато я точно знаю, что у тебя на уме – похлебка из костей да хвост соседской рыжей собаки», – усмехнулся, перевязывая его нос.
Конечно, было уже не до сна. Михаил решил позвонить своему старому товарищу Валерию и рассказать о жаркой ночи, но тот не брал трубку. Тогда он, раздражаясь, словно пересолил арбуз, набрал его сына Лешку. «Вы знаете, я же оставил отца в Белочах и поехал домой, – удивленным сонным голосом ответил тот. – Правда, бабушка позвонила мне еще ночью и сказала, что папа вышел на двор и непонятным образом упал – вроде, не гололед, и луна светила как белой ночью в Питере, а такое впечатление, что он напоролся на какой-то штырь. Открытый перелом, теперь нога будет заживать верные полгода. А ведь так хотел повидаться со старым другом!»
Андрей РАДЛОВСКИЙ.
