Во вторник мужчины выходили с завода и оставляли на проходной все пасмурные мысли, словно возвращаясь в свое детское состояние, когда ты несешь домой четверку за контрольную по алгебре. Однако сегодня все было не как обычно: в столовой вместо жареной рыбы дали отбивные, во втором цехе взяли двух молодых безусых наладчиков-чистоплюев, а Леня Вершигора уже второй день как не вышел на работу. Вот об этом-то все и судачили.
Мы зашли в пивную у троллейбусной остановки, и там сменщик Вершигоры, Вова Костенко, постоянно откашливаясь в рукав и вызывая страх у не привитых от коронавируса, рассказал следующее:
– Леня уже третий день не показывается дома и ночует в своих «Жигулях», что стоят у желтой кофейни, где молодежь любит сидеть на постыдных бескаркасных креслах и пускать дым из их постылых электронных трубок. Видимо, он сильно поругался с женой, хотя она у него из тех, что, отправляясь к своей тетке в Винницу, оставляет ему десять пар чистых носков и готовит на неделю вперед. Золотая женщина, да еще и глуховатая: если при ней рассказывать о рыжей кассирше с длинными ресницами и зелеными глазами, она подумает, что ты говоришь о соседской кошке-крысоловке, которая родила трижды за год.
Но Вове Костенко я не особо доверял: его кожа впитывала все запахи со скоростью звука, а потому он источал аромат то жареного лука, то подделки духов «Императрица». На следующий день я отправился на Текстильщиков, где жил Леня, и без труда разыскал его «Жигули». Он мирно спал на заднем сиденьи, а рядом с автомобилем стояла стеклянная бутылка с отбитым горлышком.
«Ладно, тебе расскажу, – начал Леня, с опаской поглядывая на свой подъезд. – Я доверяю людям с карими глазами навыкате, как у тебя. У моей жены, вроде бы, были зеленые, сейчас не помню, потому что ее как подменили. Может быть, мы и не пили с тобой на брудершафт, но ты и не участвовал в той позорной истории со сверлильным станком и дележкой списанной дрели. В четверг я, как обычно, возвращался домой, и в подъезде на меня как снег на голову свалилась новая уборщица. Она была как две капли воды похожа на мою жену, и у меня пошли мурашки по коже. «Это точно не моя жена – у нее нет мешков под глазами, заретушированных фиолетовыми тенями», – подумал я. На это женщина, будто прочитав мои мысли, заговорщически прошептала: «Я вас знаю, вы муж моей сестры! Только не говорите ей, что я здесь, иначе я пропала».
От ступора я не мог сказать ни слова: жена никогда не рассказывала, что у нее есть сестра-близнец. «Не знаю, по какой причине, но когда мне было пять лет, родители разлучили нас и отдали меня на воспитание своим дальним родственникам – богатой бездетной паре с отличным слухом, – протяжным высоким голосом тянула жена-незнакомка. – Они научили меня правильно держать палочки для суши и видели во мне скрипачку, но мои руки инстинктивно тянулись к швабре. Я всю жизнь мечтала увидеться с сестрой и специально вернулась в город, но она затаила на меня страшную обиду. Дескать, когда решали, кого из нас отдать дальним родственникам, они выбрали сначала ее, но затем узнали, что она глуховатая. Теперь ей не докажешь, что у нее была сестра – она будто стерла меня из памяти. Я устроилась работать уборщицей и живу в общежитии на Комарова, отделяя овец от козлищ и ведра с чистой водой от ведер с грязной. Я живая, но она делает вид, будто я – пустое место. Пожалуй, скоро уеду обратно, потому что они со своим двоюродным братом боятся, что я буду претендовать на дом нашего деда в Красном».
Я пообещал ей поговорить с женой и, ошарашенный, открыл квартиру. Подошел издалека: жена, рассмеявшись, пожала плечами и сказала, что она была единственным ребенком в семье – фотоальбомы с уголками не могут врать. Есть только двоюродный брат Федя Арапу (тот, которого уволили из третьего цеха за прогулы, помнишь?). Ну все, сходишь с ума, Леня, подумал я. Решил поговорить с Федей и выложил все начистоту. Знаешь же Арапу: он всегда знает, где упадет, но не стелет на том месте соломку, а посылает туда врагов. В своем сине-темном гараже под красный звук ветродуйки он наставлял меня, раскачиваясь на табурете: «Зачем ты слушаешь шум своих случайных блужданий, а не идешь домой, Леня? У тебя отличная жена, а та уборщица – проходимка, которая хочет увести тебя из семьи. Да и какой еще дом в Красном? Он давно переписан на Аленку из семьи бабы Вали. Ей нужнее: они были такими бедными, что каждый день ходили в город на работу пешком и за год стаптывали три дюжины пар обуви. Ты хороший мужик, Леня, не то, что я, пивший вино на задней парте. Иди-ка домой и живи так, как жил».
Не знаю почему, но Федя Арапу всегда гипнотизирует меня, как Вольф Мессинг. Но дома меня ожидало странное открытие. Во-первых, она первый раз в жизни накрасилась фиолетовыми тенями, а под ее глазами появились мешки, которых никогда не было. Ее перестала узнавать наша собака, порыкивая на нее, когда та пыталась ее погладить. И главное: теперь жена слышала все, каждый мой шепот, даже каждую мою невысказанную мысль. Глухоту у нее как рукой сняло.
Весь день жена занималась уборкой квартиры, и я побежал всюду искать ту самую сестру-близнеца, с которой говорил в подъезде. Но ее нигде не было, а из общежития на Комарова никто не съезжал. «Баллада о подмене», – вспомнил я Ильфа и Петрова, осторожно опустившись на бескаркасное кресло, которое супруга купила для гостиной, и сам себе засмеялся. На окно села горихвостка и, как мне показалось, передразнила мой недоуменный смех. «Смотри, горихвостка!» – воскликнул я. «Да ладно, дурачок, сейчас же зима! – с укором произнесла жена или та, что была ее сестрой-близнецом. – Горихвостки – птицы перелетные». Я повернул голову и с удивлением обнаружил, что на подоконнике сидит привычный толстый голубь. С того времени я и ночую в машине, не зная, чего ожидать от своей жены».
Я долго стоял около Лениной машины, переваривая его неправдоподобную историю и думал, что ему сказать, чтобы не обидеть. Например, что у меня вовсе не карие навыкате глаза, но это не значит, что мне нельзя доверять. Через неделю он все же вернулся домой и вышел на работу. «Если человек попал в ловушку, для начала ему стоит это признать, – так объяснил он мне свое возвращение, когда мы зашли с ним в пивную после работы. – Смотри, горихвостка! Опять она!». Я с недоверием глянул в окно холодного декабря, и там действительно сидела эта птичка – прямо как с картинки учебника по зоологии за седьмой класс! Интересно, почему некоторые люди не могут узнать ни чибиса, ни зяблика, ни малиновку, но запоминают лишь горихвостку?
Андрей ПАВЛЕНКО.
