«Здравствуй, город моего детства», – то и дело повторял про себя Михаил Семёнович. Но без особой радости или печали – почти равнодушно. Вот уж не ожидал он, что после двадцатилетней разлуки с малой родиной испытает к ней минимум чувств. Оттого и ходит такой сконфуженный, разочарованный. Видит новое, видит старое, замечает порой странные сочетания прошлого и настоящего. Местами город изменился до неузнаваемости, глядит иностранным щёголем – сверкает громадными, непрозрачными офисными стёклами, полированным гранитом, яркими вывесками, выставляет напоказ то тяжеловатую неоклассическую лепнину, то лёгкий, металлический, пластиковый хай-тек…
И не то чтобы ему это не нравилось, дело в другом – он, вдоволь поездивший по миру, насмотрелся похожего в разных частях света, от Европы до Австралии. А Михаилу Семёновичу хотелось припасть к истокам, окунуться в прошлое. Полуосознанно он, человек возраста 40+, жаждал сейчас пищи для своей ностальгии. А жизнь не стоит на месте, и город тоже – он не может не изменяться. В один и тот же город не войдёшь дважды, как и в реку. Тем более после такого долгого перерыва.
«Неужели я навсегда потерял ключ к тому, что хочу любить, что считаю своим кровным?» – почти в отчаянии вопрошал он кого-то. Ну по крайней мере, один скромный ключ находится сейчас у него в кармане. От маленького одноэтажного домишки, в котором Михаил Семёнович жил до 12 лет. С мамой, папой, сестрой, бабушкой и дедушкой. В тесноте, да не в обиде. Потом семья получила квартиру, в домике остались дедушка с бабушкой, потом дедушка умер, а Михаил эмигрировал. Бабушка жила ещё долго, но не дождалась внука, умерла в пандемию коронавируса. А домик остался, просто чудом уцелел пока в самом центре города, в компании двух-трёх таких же «собратьев», окружённый со всех сторон архитектурно-ландшафтной новизной.
Покосившийся дощатый забор, скрип ржавой калитки – и хозяин вошёл во дворик, неказистый и тесный, но зато густо заплетённый сверху одичавшим ныне виноградом, из которого дедушка, между прочим, делал когда-то отличное домашнее вино. А вот ещё артефакт: старая-старая деревянная бочка, в которой купали маленького Мишу. По субботам, в «банный день», вся семья ходила мыться к друзьям, живущим в квартире с современными удобствами. Сегодня такую простоту в отношениях даже представить сложно. Не зря, видать, папа с мамой, когда уже сами жили «на этаже», то и дело вздыхали: «Эх, раньше, в «курятнике», нам жилось как-то веселее».
«Курятник» – потому что держали кур. И какие классные вырастали куры, натуральные, поскольку жили свободно на подножном корму, как будто и не в центре города, а в деревне. Вот такой парадокс: прямо под боком имелся заросший, заброшенный уголок с ручейком (правда, грязным). На его месте сейчас большое, важное, фешенебельное здание. А чуть дальше, где сейчас парк с мощёными аллеями, газонами, фонтанами, аттракционами, спортплощадками, располагалось нечто такое-эдакое… Одним словом, дикие земли, местные джунгли, которые до недавних пор городу не удавалось полностью «покорить».
Зато окрестная ребятня чувствовала себя там превосходно. Для Миши и его друзей-приятелей это была «индейская территория», как в книжке про Тома Сойера. Шутка сказать: целых два озера, заросшие камышом, а между ними – буйство бурьяна, колючих кустарников, акаций и чертополоха… Рыба, лягушки, тритоны, болотные черепахи, водные ужи, бабочки, стрекозы, кузнечики, богомолы, тарантулы, одичавшие кошки и собаки… Что ж удивляться, если взрослые очень неохотно отпускали туда детей. Но даже если бы «индейскую территорию» огородили колючей проволокой, она бы не остановила юных «индейцев». Поколение икс, долго не знавшее гаджетов, росло ещё преимущественно на улице. Мальчишки, увлечённо читающие Майн Рида, любили шастать по зарослям. И открытия там совершались свои, таинственные. Миша как-то обнаружил на торчащей камышине «чудовище» – крупную личинку стрекозы, вернее, её покинутую оболочку. Знали бы вы, какое сильное впечатление способна произвести такая находка на 7-летнего мальчика, притом наделённого фантазией! Или когда пацаны случайно наткнулись в зарослях на скелет какого-то небольшого животного, возможно, хорька или ласки. Как же скалилась его зубастая пасть – ух, никогда не забыть. Потому что впечатления детства самые сильные. И ведь правда – Михаил Семёнович в жизни многое повидал, и в тайге, и в тропическом лесу побывал, а вот ничего похожего на то, что чувствовал мальчишкой на «индейской территории», уже не ощутил. Верно в старой песне поётся: «Не повторяется такое никогда».
Покинув «родовое гнездо», Михаил Семёнович безразлично направился туда, где когда-то были «джунгли», а теперь – благоустроенный парк. В предвечерней летней вышине метались стрижи, он услышал их крики, поднял глаза… Вот он, момент озарения! Что-то очень близкое, родное, тёплое и вечное увиделось ему в небе, полном стремительных, горластых стрижей. И уже другими, просветлёнными глазами посмотрел он на окружающее. Вот она, молодёжь нового тысячелетия, со смартфонами в руках, катается по широким аллеям, кто на роликах, кто на скейтбордах. Вот белые лебеди плавают в обновлённом озере, мамы и бабушки подводят к ним малышей. Плещут фонтаны, плещут крыльями голуби, где-то рядом поют и танцуют – жизнь идёт. Странник вернулся «в свой город, знакомый до слёз». В Тирасполь.
Валерий Каширин.
Фото: http://www.pofoto.club
