По свидетельству классика английской литературы Томаса Харди одним из сильнейших потрясений его детства стало открытие, что кажущийся таким устойчивым и неизменным окружающий мир на самом деле постоянно меняется. Живя в сельском глухом уголке, мальчик как-то спросил свою старую няню: «Правда, что здесь все всегда было таким, как сейчас?». «Что ты! – изумилась она. – Да со времен моей молодости здесь все так переменилось, что прежнего уже и не узнать». Потрясенный будущий писатель чуть не расплакался, впервые ощутив бег времени – самую неотвратимую силу на свете.
Люди – существа странные и противоречивые: ожидая перемен, они одновременно жаждут стабильности. Может, в этом одна из причин нынешнего бума на фотографирование и видеосъемку: каждый хочет остановить мимолетные прекрасные (или ужасные) мгновения. Один из популярных современных художников-реалистов Владимир Парошин известен изображениями уголков Москвы, написанных с натуры в девяностые и нулевые годы. Теперь их уже нет – этих двориков, сквериков, бульваров, площадей… Москва, как известно, преображается более чем стремительно. Столица Приднестровья тоже заметно меняет облик, особенно в последние годы. Не осуждая неизбежные перемены, мне хочется поговорить о другом – как быстро на самом деле забывается то, что исчезает.
Скажу сразу: мои заметки носят характер субъективно-лирический, как путешествие по волнам памяти, которая всегда живет по нелинейным, «квантовым» законам. Город-призрак моего детства и юности существует только в единственном экземпляре, как вселенная в бесконечном множестве других, параллельных – и похожих, и не похожих на нее. Где-то у самых истоков памяти – нечто вроде «большого взрыва»: бабушка выводит меня во двор в ослепительно-яркий солнечный день, и подводит к заборчику, сплошь увитому цветущими розами и шиповником. За этой сверкающей завесой проглядывает маленький домик, который бабушка почему-то назвала финским. Пройдет много лет, прежде чем я узнаю, что Финляндия – страна холодная, но «финский домик» навсегда запечатлелся в памяти в каком-то «итальянском», явно южном обрамлении.
Через некоторое время и эти частные домовладения станут для мальчишек нашего двора чем-то вроде вражеских крепостей. Хозяином самой «притягательной» из них был некий полумифический Суворов – однофамилец великого полководца, тоже проявлявший по-своему боевой темперамент. Верхом мальчишеского героизма считалось перебраться через забор «Суворовской крепости» на принадлежащее ему абрикосовое дерево и вернуться со сладкой добычей «живым». Когда я пошел в школу №9, частный сектор тоже оказался рядом – он вплотную примыкал к школьной спортплощадке. Если в разгаре футбольной баталии мяч случайно перелетал туда, это было равносильно катастрофе. Обнаружить и вызволить его из путаного лабиринта «запретных» домишек и двориков бывало не легче, чем вернуть из параллельного мира какого-нибудь незадачливого «попаданца», персонажа современной фантастики. В реальности же сам этот особый, в чем-то чуть сказочный мирок исчез в конце восьмидесятых годов прошлого века, уступив место необходимым, но прозаическим многоэтажкам и как бы подведя еще одну черту под нашим завершившимся детством.
Интересно, а кто сегодня помнит, что еще лет 35 назад на юго-восточной окраине Тирасполя, перед каналом (где заканчивается улица Юности и начинается село Суклея) находился сад шелковичных деревьев, хоть и небольшой, но запомнившийся обильно растущей под ними дикой лесной земляникой. Между ее ярко-красных «огоньков» шныряли буровато-серые прыткие ящерицы, тогда особенно интересовавшие меня, юного натуралиста. А кто не забыл густые раскидистые тополя, еще 15 лет назад росшие перед нынешним ТЦ «Причерноморье» (название старого магазина я, увы, запамятовал, хотя был его частым посетителем с самого нежного возраста)? Впрочем, советские времена не баловали разнообразием названий магазинов, как и ассортимента в них. Но вот те тополя – они действительно создавали особую атмосферу своим зеленым буйством, и птицы пели в них, словно в лесу. Что поделаешь, тополь растет быстро и живет сравнительно недолго, а в девяностых и начале нулевых тополей в Тирасполе было даже слишком много, как и старых вязов, ив, акаций, кленов, каштанов – трудно даже представить сегодня, как «тонул» наш город в бесконечных зеленых волнах. Однако все имеет конец, теперешняя столица изменила облик и стиль. Эти перемены необходимы и неизбежны. Но я благодарен судьбе за то, что в трагические, тяжелейшие переломные годы, омрачившие нашу молодость, у нас были хотя бы все эти деревья. Они высились красивыми, живыми, мощными островами стабильности в «слетевшем с катушек» мире. Их постоянное присутствие как-то облегчало и окрыляло душу. По крайней мере, мою.
Наконец, хочется сказать несколько слов о дендропарке или Ботаническом саде – том, который остался в моей памяти. Сейчас, когда его радикально «переформатируют», там уже спланировано нечто новое – возможно, очень хорошее, но совсем другое по атмосфере. Заросший, сильно запущенный дендропарк моей юности напоминал сад русской дворянской усадьбы – достаточно дикий, но не утративший изначальную, хотя тоже довольно свободную, планировку. Он был идеальным местом и для романтических свиданий, и для дружеских встреч, и для одиноких «медитативных» прогулок. Пожалуй, для них особенно, лучше всего ранним утром, в росистом, цветущем, ароматном, разнообразном царстве, надежно укрытом от внешнего мира живыми зелеными стенами. Страна чудес, сконцентрированная на нескольких гектарах. Ни единый техногенный звук не нарушал тогда тишину, нежно и гармонично сотканную из множества природных мотивов. Осень приносила в дендропарк новые, потрясающие воображение сочетания красок. А в одну из редких многоснежных зим я стал там свидетелем другого «чуда»: белые деревья и особенно кусты будто расцвели стайками разноцветных птиц: снегирей, щеглов, дубоносов, дроздов-рябинников… Все они кормились сохранившимися с осени ягодами, как и они, ярко сверкавшими под солнцем морозного дня.
Конечно, в восторжествовавшем ныне строго регулярном, стрижено-прореженном стиле планировки городских зеленых зон есть свои достоинства. Во многих случаях такой стиль является оптимальным. Но его недостаток – отсутствие «души».
Возможность интимного общения человека с природой в регулярном парке сведена к минимуму. Можно ли вообще сохранить ее в условиях современного города – вопрос сложный и спорный. Но я, как мечтатель и лирик, хочу завершить свое путешествие по волнам памяти цитатой из Гоголя, где тоже говорится о парке – то ли бывшем на самом деле, то ли пригрезившемся писателю: «Словом, все было хорошо, как не выдумать ни природе, ни искусству, но как бывает только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагроможденному, часто без толку, труду человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжелые массы, уничтожит грубо-ощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает не скрытый, нагой план, и даст чудную теплоту всему, что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности».
Леон Полевой.
Фото из открытых источников.
