«Я, Тот, Атлант, господин таинств, хранитель
летописей, могущественный владыка, маг…».
«Изумрудная скрижаль», ХVI в.
«Тот самый Мюнхгаузен» – так назывался культовый фильм, снятый в 1979 году. В картине хотели видеть пародию на советский строй, общество времен брежневского застоя. Мюнхгаузен выступает как возмутитель спокойствия, борец с ложью и лицемерием. Он, к примеру, говорит: «Есть пары, созданные для любви. Мы же были созданы для развода» или «Всякая любовь законна, если это любовь». Фильм как бы призывает бороться с фальшью, рутиной и, словом, лазить в окна к любимым женщинам (чем и занимается Мюнхгаузен). Очевиден протест против однообразия жизни среднестатистического гражданина: «Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг. Но вообще что-то героическое в этом есть». Быть может, именно с этого фильма и началась перестройка в умах миллионов или, точнее, зримо оформилось нечто давно назревавшее.
Так или иначе, тот самый Мюнхгаузен оказался тем еще бунтарем. Иначе и быть не могло! Ведь то, что говорил и делал барон, никогда не вписывалось в общепринятые рамки. К слову, постмодернисты также могут видеть в нем своего ускользающе-двусмысленного предтечу: барон славен не тем, что летал на Луну, а тем, что никогда не врет.
Как ни странно, персонаж, с именем которого связано столько баек, исторически достоверен. И, более того, напрямую связан с нашей Бендерской крепостью. Да-да! Тот самый эпизод с ядром, быть может, выхвачен из батальной сцены. Не случайно памятники барону и ядру установлены на территории исторического военно-мемориального комплекса.
Обратимся к словам, начертанным на гранитной (пусть и не изумрудной) скрижали у стен турецкой цитадели: «Иероним Карл Фридрих, барон фон Мюнхгаузен (1720-1797 гг.). Из древнего рода нижнесаксонских дворян. Ротмистр русской императорской армии. С 1738 года адъютант при принце Ульрихе. Принял активное участие в русско-турецкой войне. С 1739 года корнет кирасирского Брауншвейгского полка. С 1740 года поручик, командир первой роты того же полка. В феврале 1744 года барон Мюнхгаузен, командуя почетным караулом полка, торжественно встречал на границе будущую императрицу Екатерину II. Был женат на дочери рижского судьи Якобине. С 1750 года – ротмистр того же полка. 2 ноября 1750 года отправлен в отпуск в Германию в г. Боденвердер, после чего в 1754 года исключен из списка полка. Погребен в родовом склепе в мундире кирасира Русской императорской армии».
С июля по август 1738 года барон состоял в армии фельдмаршала Миниха, принимал участие в походе на Бендерскую крепость. 26 июня 55-тысячная русская армия прибыла к Днестру, но переправиться не позволил 60-тысячный гарнизон крепости. Турецко-татарская конница беспрестанно атаковала русских.
Мюнхгаузен проявил особое бесстрашие в той кампании, отличился в бою с турками в районе реки Белочи, под Рыбницей. Этими событиями отчасти и мог быть навеян знаменитый рассказ «Верхом на ядре» (приключения Мюнхгаузена увидели свет еще во времена Екатерины, спустя пятьдесят лет после означенных событий).
Читаем у Рудольфа Эриха Распе:
«Впрочем, во время войны мне довелось ездить верхом не только на конях, но и на пушечных ядрах. Мы осаждали какой-то турецкий город, и понадобилось нашему командиру узнать, много ли в том городе пушек. Но во всей нашей армии не нашлось храбреца, который согласился бы незаметно пробраться в неприятельский лагерь. Храбрее всех, конечно, оказался я. Я стал рядом с огромнейшей пушкой, которая палила по турецкому городу, и когда из пушки вылетело ядро, вскочил на него верхом и лихо понесся вперед. Все в один голос воскликнули:
– Браво, браво, барон Мюнхгаузен!
Сперва я летел с удовольствием, но когда вдали показался неприятельский город, меня охватили тревожные мысли. «Гм! – сказал я себе. – Влететь-то ты, пожалуй, влетишь, но удастся ли тебе оттуда выбраться? Враги не станут церемониться с тобою, они схватят тебя, как шпиона, и повесят на ближайшей виселице. Нет, милый Мюнхгаузен, надо тебе возвращаться, покуда не поздно!».
В эту минуту мимо меня пролетало встречное ядро, пущенное турками в наш лагерь. Недолго думая, я пересел на него и как ни в чем не бывало помчался обратно. Конечно, во время полета я тщательно пересчитал все турецкие пушки и привез своему командиру самые точные сведения об артиллерии врага».
Зная все это, легко понять, насколько тонка в фильме игра Янковского, насколько смел трагикомический образ. А бесконечные уверения в правдивости? А сокрушенное: «Господи, если бы вы знали, как вы мне все надоели…»?
К слову, из рассказа о полете на ядре выброшены немаловажные для нас, приднестровцев, моменты. Так, еще издали, подлетая к крепости с другой стороны Днестра, барон заметил, как турки закатывают в одну из галерей золотую карету (Мюнхгаузен не преминул указать место на карте, но карта не сохранилась). Есть также версия, что летел он достаточно долго, от самых Белоч. На это косвенно может указывать фраза: «Вдали (!) показался неприятельский город» (военные историки должны ответить: существовала ли в те времена дальнобойная артиллерия?). Если так, то по дороге барон не мог не заметить дивные приднестровские мозаичные остановки в Ержово, Михайловке, Цыбулевке, Гоянах, Дзержинском, Буторе и Малаештах, откуда ядро круто взяло вправо… На месте, в Бендерах, Мюнхгаузен, как мы знаем, пересел на «встречку». Но как же обогатились его представления о приднестровском крае! Он видел все, или почти все. Своему командиру барон, в итоге, должен был передать не только сведения об артиллерии, но и ряд любопытных, пришедших ему в голову метафор, ставших впоследствии классическими для приднестровской литературы: «рубежный форпост», «в краю изобильном, певучем, крылатом» (он все-таки глядел на Приднестровье с высоты птичьего полета, отсюда и другая формулировка: «Покровские звоны свободно летят»).
P.S. Скупой, но, безусловно, достоверный рассказ о жизни и творчестве Мюнхгаузена возник на пересечении двух постоянных рубрик газеты – исторической «Созвездие имен» и сказочной «Шкатулка самоцветов». Поэтому не судите строго, как говорится. Быть может, барон и не родился в 1720 году, быть может, с июля по август 1738 года он и не состоял в армии фельдмаршала Миниха, быть может, его звали вовсе не Иеронимом Карлом Фридрихом, а, например, Георгом Вильгельмом или же Иоганном Хризостомом, в конце концов, может быть это вовсе и не тот Мюнхгаузен, а какой-нибудь другой. Но все равно, что-то историческое в этом есть.
Николай Юлий Христиан фон Феч.
Фото Виктора Громова.
