Часть первая
Случилась эта история где-то в окрестностях села Михайловка. Во времена, когда ещё по всей округе лютовали татары, и первые постоянные жилища приднестровцев были невидны, неказисты, поселился тут один из первопроходцев по имени Михаил. Был ли он из казачьего роду-племени или из числа правобережных выходцев, теперь трудно сказать, но был, судя по всему, неробкого десятка, если осмелился поставить свою крытую камышом мазанку под самым носом у коварного, неуловимого, как ветер в степи, врага.
Конные отряды татар да ногайцев никого не щадили. Чтобы уберечься от них, пионеры освоения Дикого поля селились поближе к плавням, отчего саманные хаты становились легкой добычей днестровских разливов, а сами жители в теплое время изнывали под натиском полчищ комаров. Передвигались в плавнях на небольших, грубо сколоченных плоскодонках либо тяжелых, неповоротливых лодках-долбленках.
Не ровен час, из степи показывались татарские конники с хищными, вечно нацеленными на «ясырь» (то есть захват пленников) глазами. И тогда пиши пропало! Кто не успел прыгнуть в лодку или прямо в реку, связанным, с окровавленными запястьями, доставлялся на невольничьи рынки – в Аккерман (Белгород-Днестровский) либо дальше – в Крым или на Дунай, где «живой товар» продавался как скот и ценился иной раз меньше скота.
Условия жизни, одним словом, были таковы, что лишь самые отважные люди могли приближаться к ковыльной, полной тревог степи. Вот из таких и были отцы-основатели.
В плавнях была у Михаила семья, жена и дети малые. Почему вовремя не сбежал он с ними отсюда куда глаза глядят (дальше на север, к полякам, к своим ли казакам) – трудно сказать. Логика первопоселенцев непостижима. Остается лишь гадать, что так сильно влечет человека на край ойкумены, всегда влекло.
С другой стороны, там, на правом берегу, где хозяйничали турки, да зависимые от них господари, да алчные бояре, было не легче. То же было и у польских магнатов, то же – и в степи; жизнь человека ни во что не ставилась. Бесправие, нужда заставляли быть отчаянными и ценить пусть даже временный воздух свободы, не воздух, а единый свободный вздох. А потом в какой-то момент на фоне степи вырисовывались силуэты конников – и жизнь обрывалась.
Так случилось и на сей раз. Когда сам Михаил рыбачил в зарослях камышей, «поясырили» его семью. Никакой битвы, как её в цветах и красках описывают иные романисты, можно сказать, и не было. Да и не могло быть! Что может противопоставить горстка земледельцев или рыбаков отряду прекрасно обученных воинов, не знающих с юных лет иной работы, кроме воинской удали, убийства, разбоя? Михаил понял, что стряслась беда, лишь когда услышал женские крики и увидел столб дыма, взметнувшегося над тем местом, где стояла их хата.
Застал он одно догоравшее пепелище. Ту же картину увидали ещё несколько чудом спасшихся рыбарей, которые, не колеблясь, предпочли бы обменяться участью с полоненными близкими. Терять Михаилу было нечего. Жаль только нет доброго коня для погони. Но всё равно, с пленными, которых обычно степные разбойники вели у седла, татарам быстро не уйти. Мужчины, похватав кто нож, кто вилы, бросились по свежему следу.
Весь день они шли по следу. И действительно, к ночи разглядели вдали огонек – татары остановились на ночлег.
Под покровом темноты подкрались к становищу, надеясь больше на Бога, чем на собственные, более чем скромные, возможности.
Михаил торжественно дал Господу слово, что, если спасется его семья, выучится он грамоте, дойдет хоть до самого Киева, будет просить, чтобы рукоположили его во священника. Вернется – построит с земляками церковь; хоть какую-никакую, пусть плетневую, а лучше – каменную… При взгляде на усыпанное звездами небо невольно потекли слезы. Однако он собрался с духом и ещё крепче сжал рукоять ножа.
Определенные шансы у них были. Пробравшись в татарский стан, перерезав несколько веревок, можно было надеяться, что пленники в суматохе разбегутся кто куда, укроются в чаще пойменного леса…
Увы, специально обученные собаки опередили их – подняли лай. Татары, однако, струхнули, и, быть может, приняв горстку рыбаков за передовой казачий отряд, второпях оседлав коней, унеслись прочь в густую, непроглядную темень.
Костер всё ещё бросал в небо снопы трескучих искр, когда рыбаки приблизились к покинутому становищу. На примятой траве лежали тела убитых, на месте зарезанных пленников.
Что в целом свете могло помочь горю безутешных рыбаков? Им оставалось лишь оплакать убитых, а после вернуться в родное селище, отыскать под слоем пепла заступы, вернуться, предать тела земле. Но не успели они толком сговориться о дальнейших действиях, как под утро снова налетели татары. «Опомнились, окаянные!». Занимавшийся день принес новую беду.
Казалось бы, сраженные горем, они всё же поддались коллективному паническому страху – один вид приближавшейся «орды» наводил ужас. Инстинкт самосохранения взял верх, и те, кто ещё оставался в живых, побросав убитых, понеслись к лесу. Но не многим удалось укрыться под его сенью; в спины вонзались неумолимые татарские стрелы; люди падали ничком, сваленные выстрелами.
Михаилу посчастливилось затеряться в густом подлеске. Но ненадолго. Один из татар настиг его, спешился, решил взять живым. Рыбак отбивался кривым, переделанным из серпа, ножом. Бог, наконец, услышал его (по всей видимости, молитва достигла Небесных Чертогов с некоторым запозданием): ударом наотмашь Михаил достал татарина. А за спиной раздавались голоса уже других «охотников за головами». Вдобавок лес оказался лишь видимостью леса. С противоположного края, между лесом и рекой, в просвет виднелся открытый участок местности. Недолго думая, он оседлал татарского коня. Тот шарахнулся было от чужака, да Михаил, милостью Божьей, усмирил строптивое животное, выбравшись из лесу, поскакал к реке.
Татары были проворней. Расстояние между ними сокращалось на глазах. Веревки арканов готовились взвиться над малахаями… И тогда Михаил решился, прыгнул с обрыва.
Но не долетел до воды красавец-конь! Погубил он его, возжаждав личного спасения. Мужчина вплавь, под градом сыпавшихся стрел, пересек неширокую в этом месте реку.
На спасительном противоположном берегу его настигла последняя пущенная татарами стрела. Потеряв остаток сил, раненый, упал он в прибрежных зарослях и был на следующий день чудом обнаружен такими же рыбаками. Те удалили наконечник стрелы, прошедший сквозь мякоть руки насквозь, изготовили отвары из кореньев и трав, приложили к кровоточившей ране комок белой глины. Кровь остановили. Но разве можно было унять его горе?
Михаил, однако, не забыл о своем обещании. Рана ещё не успела затянуться, а он уж был у дубоссарского протопопа, справедливо рассудив, что до Киева может просто не дойти. Тот сначала отнесся к неграмотному рыбаку без энтузиазма, но, видя его горячую веру и памятуя о том, что и апостолы Андрей с Петром тоже были рыбаками, согласился, дозволил остаться и сам выучил Михаила всему необходимому. В один из приездов Архипастыря Михаил был рукоположен. Ему предложили более безопасный, удаленный от степи приход, но он отказался, выбрал ту землю, где некогда стояла и его мазанка.
Народ понемногу снова стал обживаться; население самое пестрое, вплоть до бежавших с Балкан сербов и болгар. Все православные. Будучи неграмотными, молитвы читали по памяти; погребая своих, высекали на каменных надгробиях только кресты. Но не могли ни покрестить новорожденных, ни совершить других таинств.
Батюшка Михаил, одним словом, появился очень кстати.
Судьба благоприятствовала ему. Не за горами – это чувствовалось по всему! – было освобождение края от турецких и татарских захватчиков русскими войсками. Но перед самым их приходом ногайцы снова пожгли приднестровские села.
И снова отец Михаил остался один, а на его теле появилось несколько новых болезненных отметин.
«Без Бога не до порога!» – сказал он самому себе и принялся собственноручно таскать тяжелые камни на гору, где вознамерился поставить церковь, пусть и небольшую, но непременно каменную.
Человек преклонных лет, один, много ли он мог сделать? По ночам, лежа в келье, под которую приспособил пещеру в обрывистом склоне, он мечтал, что успеет свершить задуманное до того, как окончится его земной путь. Но то были, конечно, лишь мечты. Одному человеку такое не под силу. Нужны были помощники. Нужна была тягловая сила, бык или конь…
Николай Феч.
Историческая параллель
Спустя примерно двести лет после событий, о которых идет речь, то есть уже в наше время, на излете двадцатого века, появится в Тирасполе, где на тот момент не было ни одной православной церкви, митрофорный протоиерей Михаил (Шевчук).
Очень деятельный, неравнодушный батюшка выступил инициатором, вдохновителем и самым непосредственным участником строительства Покровской и Свято-Никольской церквей в столице. Так, в декабре 1988 года, с приездом отца Михаила начался новый виток духовной жизни края – собственно её возрождение.
Отцу Михаилу в то время исполнилось 55 лет. Родился он 1 ноября 1933 года в селе Даничеве Ровенской области (Западная Украина) в семье крестьян. Родители были глубоко верующими людьми, отец, несмотря на репрессии, многие годы оставался старостой местной церкви. В 1961 году Михаил Васильевич окончил Волынскую семинарию, а в 1965-м – Московскую духовную академию, по окончании которой был рукоположен во диакона. К моменту начала служения в Тирасполе за его плечами уже был богатый опыт настоятеля Свято-Троицкого храма (Хабаровская епархия), Казанского и Крестовоздвиженского – в Иркутской области, Троицкого храма в с. Данул (Глодянский район МССР).
На первых порах, перебравшись в Тирасполь по благословению митрополита Кишиневского и Молдавского Серапиона, отец Михаил собирал верующих в одном из частных домов по ул. Чапаева. Но уже в 1989 году, неподалеку, в районе исправительно-трудовой колонии, началось возведение церкви Покрова Божией Матери, пожалуй, на сегодняшний день, самой красивой в столице (проект архитектора Черданцева).
26 ноября 1993 года был освящен нижний храм Покровской церкви в честь чуда Архистратига Михаила в Хонех, а 13 октября 1998 года, в год двухсотлетия закладки первой Покровской церкви Тирасполя, состоялось освящение престола верхнего храма.
Вторая церковь в Тирасполе была построена под руководством отца Михаила недалеко от паромной переправы через Днестр. Здесь возвели Свято-Никольский храм, настоятелем которого многие годы был отец Михаил. Ныне его дело продолжает отец Никита, пользующийся заслуженным уважением и любовью верующих, постоянных прихожан.
Михаил Фернет.
